– Я же говорил – это кошак этот чёртов! – Жук отодвинулся от меня подальше. – Чёртов чёрный кошак – примета плохая. Видите, всё как началось – плохо всё началось. И сон мне очень плохой приснился…
– Предлагаешь вернуться? – усмехнулся Дэн.
– У неё кровь идёт. – Жук указал пальцем на меня.
– Просто царапина. – Дэн расшнуровал рюкзак, достал аптечку. – Сейчас вылечим.
Он взял пузырёк с зелёнкой и кусочек ваты. Притянул мою руку, прижёг, я скривилась. Не люблю зелёнку. Ходишь потом как чесоточная.
– Вот и всё. – Дэн приложил к ранке ватку, я прижала её пальцем.
– Вы что, опять не понимаете? – начал Жук. – Они же кровь за километр чуют.
– Кто они? – Дэн посмотрел на Жука злобно. – Мертвецы?
Жук промолчал.
Тогда Дэн набрал в грудь побольше воздуху и что было сил крикнул:
– Мертвецы! Алё-ё-ё!
Я бы не стала так делать.
Я почувствовала, как коридоры наполнились криком. По вибрациям казалось, что одновременно кричат сразу несколько человек, причём с разных сторон. Жук снова выставил перед собой оружие, а недоэрдельтерьер Дик поджал коротко обрубленный хвост.
С потолка посыпалась мелкая белая крошка.
– Ты что делаешь! – Жук даже стукнул Дэна в плечо. – Ты что!
Эхо всё ещё прыгало по длинным коридорам, поднимало пыль, качало холодные, невидимые пока лампы. Я чувствовала это.
– Никого тут нет, – сказал Дэн. – Кричи не кричи – ничего. А там, в коридоре, просто гиенёнок.
– Кто? – Я прижимала к ладошке вату, зелёнка щипала.
– Гиенёнок, – повторил Дэн. – Сан Пал же ездил в Египет, к пирамидам. Вот, привёз гиенёнка. Ну, маленькую пятнистую гиену. Она в живом уголке живёт.
– Александр Павлович привёз гиену? – Я бросила ватку на пол.
– Ага, – кивул Дэн. – Вот такую маленькую. Смешная. Смешной, вернее. Башка вот такая здоровая, а сам смешной. Мелкий совсем. Поэтому и смех, и шаги мелкие. Гиены ведь так смеются. Вот поэтому Дик и испугался – звериный запах просто почуял, просто-напросто. А на ночь его выпускают, гиенёнка этого, чтобы он школу сторожил. Сторожа-то не очень хотят тут работать.
– Не слышал я ни про какого гиенёнка, – бурчал Жук, играя самострелом. – Откуда у нас гиенёнок? Нету тут никакого гигиенёнка…
– Если бы я не закрыл дверь, он бы нас всех покусал, – сказал Дэн. – А он ещё карантина не прошёл. По сорок уколов в пузо от бешенства – не слабо?
Дэн закинул рюкзак за плечи и двинулся в темноту первым.
– Теперь буду называть тебя не Жук, – сказал он не оборачиваясь. – Буду называть тебя Ухо.
– А я тебя треплосом, – не остался в долгу Жук.
Мы зашагали по коридору. Жук чуть подотстал и потихоньку, чтобы никто не видел, спрятал ватку с кровью в карман. На всякий случай. Я видела. Всё думает, что моя кровь приманит стаи мертвецов.
Мы передвигались в коротком световом пространстве, создаваемом фонариком Дэна. Идти было страшно и интересно тоже. Хотя ничего необычного, в общем-то, вокруг не было – самые простые стены, наполовину выкрашенные зелёной краской, наполовину выбеленные штукатуркой. По штукатурке шли тоже вполне мирные надписи: «Спартак» – чемпион», «З-й район – дураки», «Люблю Колю». Жук читал надписи вслух, но негромко, чтобы, не дай бог, не прослушать шаги за спиной. Самострел он держал наготове. Лишь иногда отпускал для того, чтобы потрогать искорёженные уши. Уши распухли и болели, но ушами Жук готов был пожертвовать. Уши сейчас не главное, наверное, думал он, главное – самострел. Палец лежал на курке. Зря он вообще-то эту штуку взял. Пристрелит ещё, чего доброго, кого-нибудь из нас. Жук был настороже, и даже лицо у него было настороже. Я пыталась вспомнить, кого мне такое лицо напоминает, и вспомнила Шварценеггера в фильме «Хищник». У Шварценеггера там весь фильм такое лицо. Шварц – любимый актёр Жука.
Впрочем, судя по поведению недоэрдельтерьера Дика, никого ни впереди, ни позади не было, Дик шагал спокойно, нюхал стены и иногда задирал по-собачьи лапку. Так что зря Жук делал насторожённое лицо.
– Гиенёнок… – всё никак не мог он успокоиться. – Знаю я таких гигиенёнков, потом только кости остаются…
Я тоже не очень поверила в историю про гиенёнка, но убеждала себя, что по школьным коридорам и в самом деле бродит маленькая гиена, а не что-то там ещё. Так было проще.
– …И даже костей не остаётся… – бухтел Жук. – Одни подошвы от ботинок остаются…
Щит вынырнул из темноты большим чёрным пятном. Он был снабжён всеми атрибутами подобных устройств – проводами, рубильниками, счётчиками и другими дросселями и, конечно же, рисунком – черепом с костями. Жук, видимо, хотел снова сказать про плохую примету, но решил не усугублять ситуацию.
Дэн подошёл к рубильнику, встал на цыпочки и с трудом перевалил его в верхнее положение. Проскочила искра, запахло электричеством, и вдоль коридора одна за одной стали загораться жёлтые лампы.
– Да будет свет, – сказал Дэн.
– Смотрите. – Я указала пальцем в сторону щита.
Под самым нарисованным черепом на стене красовалась намалёванная чёрным маркером стрелка. Стрелка указывала дальше по коридору. Над ней была аккуратно выведена английская буква «W».
– Это от слова «Wowa», – сказала я».
Четвёртый вечер
– Что это? – испуганно спросил Борев.
Никто ему не ответил.
– Что это? – повторил Борев.
– Будто ты не знаешь, – так же зловеще, как и в первый вечер, сказал Малина.
– Откуда это? – продолжал допрос Борев.
– Бродячая, – сказал Корзун, но и в его голосе не было обычной уверенности. – К столовке пришла.
– А почему она воет? – не успокаивался Борев.
И снова никто ему не ответил. Корзун подождал, послушал и сказал:
– Зараза… Борев, ты же знаешь, почему она воет… Зачем тогда спрашивать?
– Я отсюда в два дня слиняю! – воскликнул Борев. – Завтра же соберу вещички и слиняю… Знаю я эти дела, сначала вой вот такой начинается, а потом…
– Никуда ты не слиняешь, Борев, – вздохнул Корзун. – Пароход придёт только через двадцать дней. Так что мы попали.
– Мне читать дальше? – спросил новенький.
Борев хотел сказать, что читать не надо, но собака снова завыла, долго и протяжно, и Борев подумал, что лучше уж слушать рассказ, чем вот так просто лежать и размышлять о всякой ерунде. Остальные, видимо, подумали точно так же.
«История – это хорошо», – сказал себе Борев. К тому же синяк его сегодня не беспокоил.
«– Володька так всегда подписывался. – Я указала на стрелку. – У него даже на тетради такое было нарисовано.
