Павлов снова глянул на экран, где еще красовалась картинка с камер Саркиса. По схеме звездолета волной прошлись тусклые огоньки, рассыпавшиеся по правому борту, и Павлов насторожился. Распечатали третьи ворота. За ними, в уютном углублении скрывался посадочный модуль – огромная плоская тарелка, приспособленная для посадки на планеты с атмосферой. Да, тогда, когда его загружали на борт звездолета, мысль о том, что они найдут подходящую планету, отдавала робкой надеждой. Все были уверены – посадочный модуль – просто страховка. На всякий случай. Вдруг случится чудо?
Чудо случилось. И теперь посадочный модуль, размером со спортивный стадион, медленно выдвигался из борта звездолета. Весь путь его никто не трогал, и, строго говоря, он находился еще на консервации. Он сам себе маленький звездолет. В нем есть все необходимое, чтобы совершить посадку, устроиться поудобнее на чужой планете и развернуть исследования. Независимые источники энергии, производство кислорода и рабочих газов. Огромный трюм консервированной ботаники. От питательного рациона для экипажа до семян, способных взойти в чужой и абсолютно чуждой почве.
Теоретически. Нет, правильнее этот модуль было бы назвать Ковчегом, но слишком уж старомодное имечко. И, как говаривал Архипов, затертое до дыр предыдущими поколениями.
Засмотревшись на изображение с камер «утюга» Саркиса, Павлов чуть не пропустил тихий сигнал автоматики. Зуммер предупредил, что автоматика вывела катер на финальный этап пути. До «Ефремова» рукой подать – по космическим меркам. Вот, его уже прекрасно видно. Можно переключаться на собственные камеры.
Бросив последний взгляд на серебристую тарелку размером со стадион, наполовину высунувшуюся из борта звездолета, Павлов переключился на свои камеры и взглянул на «Ефремова» со стороны. Почти невооруженным взглядом. Да, отсюда камерам катера уже видно тело звездолета, подсвеченное тысячами мелких огней.
«Ефремов» походил на огромную рыбину, притаившуюся в черных водах заводи и почти незаметную на темном фоне. Длинное продолговатое тело, чуть заостренный сигарный нос. Сейчас не было видно утолщения на носу – основой рубки управления, находящейся сейчас на консервации. Не было видно и выходящего посадочного модуля – Павлов заходил к звездолету с другого борта. Зато был прекрасно виден силуэт самого корабля. Длинная бугристая сигара тянется сквозь пространство. Утолщается к корме – а там, вокруг всего корпуса, настоящий барабан, как у древнего револьвера. Набит, правда, не патронами, а прыжковыми двигателями. Отсюда камеры не могли разобрать мелких деталей на обшивке, но Павлов знал – там, под каморами, запасная рубка управления, ставшая сейчас основной. На время, конечно. И обшивка вовсе не гладкая – вся в буграх от датчиков, размером с небольшой дачный домик, и от центров контроля, и от защитных контуров, тянувшихся под всей обшивкой на манер кровеносных сосудов. Да там целая маленькая вселенная, по которой время от времени скользят шары-контролеры технического персонала или автоматические боты контроля. А еще…
Аварийный канал моргнул, словно сомневаясь – был вызов или нет. Николай автоматически опустил подбородок.
– Павлов, – сказал он. – Вызов? Дежурный, был вызов или нет?
– Я… – протянул Климов. – Я не уверен. Тут во внутренней сети началась такая чехарда.
– Какая? – резко спросил Павлов. – Что за чехарда? Саркис! Что у тебя?
– Помехи, – отозвался Карапетян. – Не могу связаться с группой контролеров, но кажется, движение посадочного модуля остановилось. Выгрузка прекращена. Очень сильный энергетический фон. Пока не пойму…
– Перегрузка, – быстро произнес Климов. – Во внутренних энергосетях перегрузка! Активирован аварийный канал внутренних систем! У меня нет доступа к аварийным системам звездолета, это не наша зона, но я вижу…
Павлов сжал зубы и щелкнул пальцами, активируя канал руководства.
– Архипов, – быстро позвал он. – Это Павлов. Что на борту?
– Не мешай, – быстро отозвался Архипов. – Есть проблема, уже решается. Это задача аварийной службы корабля. Ты занимайся пространством, Коля. Смотри снаружи. Внутри есть, кому…
Из динамиков раздался глухой рокот, а затем – пронзительный свист. Павлов дернул головой, пытаясь прервать контакт, взглянул на экран, замер.
И перестал дышать.
* * *
Вытянутое тело звездолета, напоминавшее рыбину, притаившуюся за корягой, содрогнулось. Все источники света на обшивке ярко вспыхнули и тут же погасли. Но не сразу. Сначала погасли искры на носу, потом в центре, а потом уж темная волна докатилась до кормы. На миг звездолет превратился в едва заметный черный силуэт на черном фоне открытого пространства. А потом, на корме, у самого барабана прыжковых двигателей вспыхнула новая звезда.
Павлов вскинул руку, пытаясь прикрыть глаза, но камеры автоматически включили фильтры, убавили яркость, и беспристрастно выдали на экран изображение звездолета, содрогавшегося в агонии.
Ослепительно-белый шар раскаленной плазмы, родившийся внутри корабля, за доли секунды прожег себе путь наружу. Ослепительная вспышка полыхнула прямо рядом с барабаном прыжковых двигателей и тут же угасла, оставив после себя дыру размером с футбольное поле. Но это было лишь начало. Вспышка погасла, но тут же из черной воронки в корпусе, к носу корабля покатилась узкая волна, поднимающая на дыбы броневые плиты обшивки звездолета. Казалось, что внутри корабля двигается невидимое нечто, раздирающее обшивку изнутри. Когда страшный след добрался до середины, его начало лопнуло, распалось на части, и по телу звездолета потянулся огромный зияющий шрам. Из него в черную пустоту ударили белые струи пара, образуя сияющие облака.
Николаю на миг показалось, что это лопнула земля, разверзлась под ногами, открыв пылающее нутро, дымящееся, словно библейский ад. И лишь секунду спустя он понял, что это фонтаны из газов и жидкостей, застывавших на лету и превращающихся в кристаллы льда.
Трещина тем временем устремилась к носу корабля, раздирая в клочья обшивку, раздвигая броневые плиты и оставляя за собой рваные дымящиеся раны. На глазах Павлова провал достиг скошенного носа и превратил его в зияющее отверстие, из которого в космос ударили сверкающие в лучах уцелевших прожекторов столбы замерзающих газов.
Онемевший от ужаса Павлов медленно протянул руку к экрану, словно пытаясь прикоснуться пальцами к изуродованному силуэту «Ефремова». Он выглядел ужасно. Его темное длинное тело по-прежнему напоминало рыбину, но теперь казалось, что ее пытались выпотрошить тупой пилой. Уродливый разрез с зазубренными краями рассек весь звездолет вдоль, от кормы до носа. Так, словно внутри по кораблю прокатилась невидимая волна энергии, зародившаяся у прыжковых двигателей и вырвавшаяся на свободу из скошенного носа. Гордый межзвездный корабль, гениальное творение рук всего человечества, в мгновение ока превратился в лопнувшую водопроводную трубу.
Дрожащие пальцы Николая коснулись экрана, на котором в темноте плавал разрезанный почти пополам звездолет. И тут же отдернулись, словно пилот дотронулся до раскаленного куска металла.
