Глубоко вздохнув, я позвала его, одновременно ища в рюкзаке наушники. Не прошло и нескольких секунд, как я почувствовала в правом запястье долгожданное покалывание, то самое покалывание, которое, вдруг осознала я, мне осталось испытать еще лишь несколько раз.
– Ты вернулась. Я по тебе скучал. – Его голос, ласковый и приветливый, был полон такой любви, что я не смогла вымолвить ни слова. Он нежно коснулся моих волос. – Что, все пошло не по плану?
Я покачала головой и достала зеркальце.
– Мне так жаль, Кэллум, какое-то время я думала, что все будет хорошо, что я смогу оживить вас всех, но все пошло не так, ужасно не так.
– Шшш, успокойся. Глубоко вздохни и попробуй объяснить все еще раз.
Я быстро рассказала ему все, что произошло. Всего в нескольких коротких предложениях я разрушила все наши надежды.
Кэллум молчал, вперив невидящий взгляд в железнодорожные пути.
– Мне так жаль, – продолжила я. – Я хотела всех вас спасти, но не могу.
Он улыбнулся кривоватой улыбкой, которая не дошла до его бездонных глаз.
– Ты можешь спасти нас, Алекс. Ты можешь всем нам дать умереть.
– Знаю. – Я посмотрела в его полное безграничного доверия лицо и поняла, как должна поступить. – И я это сделаю.
Я почувствовала, как меня обняли его почти неосязаемые руки.
– Спасибо, – прошептал он, нежно целуя мои волосы; взгляд его был полон безграничной любви. Я пыталась сдержаться, но из моих глаз снова потекли горючие слезы и закапали на руки, лежащие на коленях. – Я чувствую твои слезы, – сказал Кэллум. – Ты плачешь прямо на меня. Я еще никогда не чувствовал такого. – Он на секунду замолчал, потом продолжил: – Ты дала мне все, Алекс, не грусти. Это счастливый конец, просто он не такой, на который мы надеялись.
Я понимала, что он старается сделать все, чтобы я почувствовала себя лучше, но знала – ничто никогда уже не будет прежним. Я только что согласилась из сострадания убить человека, которого люблю.
Подошел и отошел поезд метро, а я продолжала, сгорбившись, сидеть на скамейке, зная, что потерпела поражение. Кэтрин победила – она получила то, чего хотела, разрушив мою жизнь. Кэллум оставался рядом, нежно гладя меня по волосам и шепча слова, которые, как ему казалось, могли бы утешить. Но я ничего не видела и не слышала; я оцепенела, думая о том, что мне предстоит сделать. Наконец, когда подошел еще один поезд, Кэллум заставил меня слушать.
– Алекс, садись в поезд и поезжай в собор. Мне нужно обнять тебя по-настоящему. Я не могу видеть тебя такой.
Я посмотрела в зеркальце, пользуясь случаем, чтобы жадно вглядеться в него, пока у меня еще была такая возможность.
– Хорошо, – сказала я наконец. – Нам все равно нужно поговорить с остальными, дать им знать, в чем заключается план. Наверное, ты хочешь прибыть туда первым и сначала поговорить с Мэтью? Потом, когда я приду в собор, смогу поговорить со всеми. Возможно, среди них будут и такие, которых придется уговаривать.
Он фыркнул.
– Это вряд ли! Они все будут в восторге.
– Тогда тебе нужно разыскать Оливию и поговорить с ней. Я знаю – она ужасно беспокоится из-за всех этих неясных слухов. – Мне пришлось повысить голос, чтобы он смог услышать меня, несмотря на скрежет и лязг еще одного останавливающегося поезда метро. Я сложила зеркальце и встала.
Кэллум вздохнул.
– Садись в поезд. Я пойду и поговорю и с ней, и с Мэтью до того, как ты попадешь в собор. Увидимся примерно через час, хорошо? Я люблю тебя.
Он вошел вместе со мной в поезд, и, когда тот тронулся, покалывание в моем запястье резко прекратилось.
– Я тоже тебя люблю, – прошептала я, зная, что он меня уже не слышит.
Я сгорбилась на одном из сидений, не обращая внимания на остальных пассажиров и пытаясь не плакать. Мне нельзя плакать, когда я буду говорить с Зависшими; я должна, должна взять себя в руки. Это также станет одной из последних моих возможностей обнять Кэллума по-настоящему на Золотой галерее. Я не могла заставить себя поверить, что это будет наш самый последний раз, но в любом случае их у нас осталось немного. Я потерла руками лицо и порылась в рюкзаке. К счастью, с тех дней, когда я выгуливала Бизли, у меня еще остались влажные салфетки, и я вытерла с лица соленые следы слез, после чего начала искать в сумке косметику, чтобы наложить какой-никакой макияж. Набор был невелик: старая тушь для ресниц и тюбик губной помады. Я посмотрела на себя в зеркальце – мое лицо было усталым и напряженным. Надо попробовать привести его в порядок.
Я посмотрела на свои часы, потом на карту метро на стене вагона. Можно сойти немного раньше, чтобы купить тональный крем и все же успеть на лестницу, ведущую на купол собора до того, как на нее перестанут пускать туристов. Лучше всего сойти на станции Блэкфрайерз. Там поблизости наверняка найдется либо аптека, либо какой-нибудь магазинчик косметики, где можно будет купить тональник. А оттуда можно подняться до собора Святого Павла за каких-то пять минут.
Решив, что стану делать сейчас, я откинулась на спинку сиденья и попыталась ни о чем не думать. Если я буду думать, это не приведет ни к чему хорошему, надо действовать, повинуясь инстинктам. Я попыталась было отвлечься, глядя на городские пейзажи за окном, но не прошло и нескольких минут, как поезд нырнул под землю. Я все-таки начала думать – о том, как поеду домой после того, как все будет кончено и человек, которого я люблю, умрет. И, прежде чем я это осознала, я начала представлять себе, как меня кинется утешать Макс, как он станет крепко обнимать меня, пока я буду горевать по Кэллуму. Это продлилось всего лишь секунду, но я ужаснулась, ужаснулась себе самой. Как я могла быть такой черствой? Неужели это оттого, что подсознательно я хочу Макса? И это мое подсознание говорит мне, что надо делать? Я прижала руки к лицу и невидящим взором уставилась в истертый пол вагона, пытаясь понять, какие мною движут мотивы.
Нет, решила я, садясь прямо. Я совершенно уверена, что собираюсь освободить Зависших и дать им умереть, потому что так велит совесть, а не потому, что это облегчит мне жизнь. То, что я на секунду представила себе, было пустой мимолетной грезой, только и всего.
Я подобрала брошенную кем-то газету, чтобы постараться выбросить из головы все мысли и образы, читая сплетни о знаменитостях, но это было напрасной тратой времени. Чтение новостных сообщений также ничего не дало. И чтение сообщений о чрезвычайных происшествиях, о катастрофах тоже не помогло мне отвлечься. Я не могла не сравнивать их с тем чрезвычайным происшествием, которое вскоре сотворю я сама, когда две сотни мертвецов вдруг разом окажутся в Темзе. Какие заголовки появятся в газетах после того, как это произойдет? Или же дело просто замнут? Никто не сможет объяснить произошедшее, и, вполне возможно, всем будет проще сделать вид, будто ничего не случилось.
Я была так погружена в эти мысли, что едва не прослушала объявление, сделанное по внутренней связи.
