– Привет!
– Привет… – Она не казалась испуганной, что придало Олегу уверенности. Цветочный аромат ее духов кружил голову.
– Давай… Давай познакомимся, а? Я – февраль!
Блестки на платье смеялись вместе с ней. У нее были темные волосы и бледная кожа. Девушка-тень, маленькая, худая и тусклая – если бы не запах, блестки и улыбка. От улыбки ее губы растягивались в жизнерадостный полумесяц, зажигающий яркие солнца щек.
– Чего не январь-то? – спросила она. – Живешь будущим?
– Живу надеждой. Живу сегодня, сейчас. Это мой принцип!
– Хороший принцип. Так почему же февраль, все-таки?
– Чтобы привлечь внимание, раз уж моим поделкам не удалось.
– Так это твои картины там? Странные… но красивые.
– Ты красивее. Хочу писать твой портрет. Не против?
– Пока не знаю… Я же не странная.
– Тебе нравится странное, значит, ты и сама такая. Живу надеждой на это…
– Вика. Я – Вика. Такое вот вполне обычное имя.
– Мне нравится. Давай угощу тебя чем-нибудь.
Они ненадолго вернулись. Лучи прожекторов, отражаясь от зеркального шара под потолком, рисовали на лице Вики разноцветные геометрические узоры, пока Олег вел ее к стойке бара – мимо пустого шума толпы, мимо полотна «Сорока-ворона», с которого вслед им смотрела женщина с птичьим клювом. Месяц спустя он разовьет идею картины и создаст «Стаю», в которой либерально настроенные знатоки углядят антивоенный посыл, хотя Олег ничего такого в виду не имел и изобразил действительно птиц, а вовсе не бомбардировщики. Но про «Стаю» расскажут на «Дожде», и тот самый режиссер Ермаков выложит за нее столько, что Олегу хватит на квартиру в центре… куда они и приедут с Викой сразу после ремонта. Вслед за «Стаей» он, как и пообещал, начнет уже ее портрет – но все это потом, потом, потом…
А тогда – узоры танцевали на лице новой знакомой языческий танец, словно некий живописец – куда более мастеровитый, чем сам Олег, – писал на папирусе девичьей кожи что-то бесконечно-абстрактно-прекрасное.
Что-то про любовь.
4
Вика принимала душ, а он заваривал кофе на кухне, когда на телефон одна за другой брякнулись три эсэмэски. Первые сообщения оказались обычным спамом от оператора связи, а третье, с незнакомого номера, состояло всего из пары слов. Олег чуть не удалил его вместе с предыдущими, приняв за очередную рекламу. Когда открыл и прочитал – пожалел, что не удалил.
Сначала он решил, что кто-то просто ошибся. Потом подумал о глупых подростках, рассылающих что попало на незнакомые номера.
«Тая здесь».
«??? Кто это».
«Ты знаеш что Тая здесь».
«Глупые дети», – написал Олег.
«Сорока-ворона», – ответили ему.
Левый висок расколола тупая, давящая изнутри боль, словно холодный стальной клюв погрузился глубоко под кожу, в кость, и ворочался там, расковыривая рану.
Сорока-ворона – что за бред? Чья-то дурацкая шутка, не иначе…Нелепость какая-то, хотя текст посланий показался смутно знакомым. Он стал проверять историю сообщений, но поиски прервались, когда пиликнуло новое:
«Этомудалаэтомудалаэтомудала».
За окном вновь накрапывал дождь, капли дрожали на стекле серебристой россыпью. В душе тоже лилась вода, а Вика напевала песню из дешевой мелодрамы, которую они смотрели уже за полночь. Олегу вдруг стало стыдно, как будто он тайком от будущей невесты серфит по анкетам замужних шлюх в «Тиндере». Мобильник подрагивал на раскрытой ладони, оповещая о новых сообщениях.
этомудалаэтомудалаэтомудала
этомудалаэтомудалаэтомудала
А может, уже и сама рука тряслась.
этомудалаэтомудалаэтомудала
этомудалаэтомудалаэтомудала
этомудалаэтомудалаэтомудала
Он отключил телефон. Несколько минут сидел, уставившись в мертвый экран. Душ продолжал шуметь, за окном дождь набирал силу. Виски ныли, а между ними как будто бы тоже что-то текло.
Текло-текло и – вытекало.
5
Сорока-ворона – говорила надпись. Олег не стал сверяться с телефоном, этот слой памяти и без того был еще слишком свеж. «Сорока-ворона, как это понимать?» Очевидно, розыгрыш или хулиганство – одно к одному с пришедшими на айфон сообщениями.
Кто рисует на стенках лифта – пьяные от любви художники да глупые подростки. Или глупые от любви художники и пьяные подростки?.. Неважно. Свет в кабине дрожал, лампа под потолком издавала легкое потрескивание. В прочих надписях что-то неуловимо изменилось.
Олег присмотрелся и понял: «Тая здесь» сместилось ближе к «Олег + Вика ♥». «Т» уже цепляло сердечко и прижималось верхней перекладиной к «Вике».
К его Вике. Как такое вообще могло быть?
Он опустил руку в карман и только сейчас понял, что футляр с кольцом до сих пор лежит там. Олег достал его, погладил бархат упаковки – успокаивало.
Просто показалось, никак иначе.
«Тая здесь».
Он отвернулся от стены, чтобы не видеть чертову надпись, открыл коробочку и осторожно, двумя пальцами выудил кольцо. Лифт замер. Освещение на секунду полностью потухло, кабину тряхнуло – и желтый ободок, предательски скользнув, упал на пол. Подскочив звонкой монеткой, колечко повернулось ребром и покатило к щели прямо под разъезжающиеся створки. У Олега перехватило дыхание – резко нырнув вперед, почти что падая, в самый последний момент он успел прихлопнуть кольцо раскрытой ладонью.
Живи сегодня, живи сейчас, ну что за раззява.
Р-раз-зява.
Сорока-ворона…
Этомудалаэтомудалаэтомудала
Он вышел из подъезда, все еще баюкая в руках коробку с кольцом – как выпавшего из гнездышка птенца, как крохотного котенка.
Дождь даже и не думал прекращаться.
6
Каналы водоотводов переполняла желтая от грязи вода, детская площадка перед домом пустовала, у входа в подъезд скопилась лужа. Мотор ожил лишь с третьей или четвертой попытки. В довершение всего на дороге Олег попал в пробку – где-то впереди, не доезжая до площади трех вокзалов, приключилась авария, о чем в окно радостно проорал водила белой (грязно-серо-потертой от дождя) «Нивы» из соседнего ряда. Наверное, недавно установил навигатор, и теперь спешил поделиться знаниями из гугла-яндекса-чегоугодноеще. Олег кивнул в ответ и включил диск с музыкой, чтобы не продолжать разговор.
Проезжая мимо ювелирки, почувствовал, что на него кто-то смотрит. Посторонний взгляд облепил паутиной, заключив в кокон чужого внимания.
«Who do you need, who do you love? – вопрошал Саймон Ле Бон. – Who do you need, when you…»
