– Да, я понимаю. – Максим попытался улыбнуться. – Но она… другая, из другого времени, что ли.
– Вы хотите сказать, что такие платья сейчас не в моде?
– Наверное. Но… она, эта женщина, будто следит за нами.
Этан кивнул. Веселость сменилась задумчивостью. Старикан словно решался на важный разговор.
– Сколько раз вы ее видели? Максим?
– Три раза. Сейчас третий.
– И каждый раз она исчезала, терялась в толпе?
– Да, но… вы хотите сказать?..
Старикан пожал худыми плечами. К нему снова вернулось бодрое настроение, морщины будто разгладились, седина заблестела.
– Мы ищем призраков подземки, мой друг. Не стоит удивляться тому, что призраки заинтересовались нами в ответ.
В повисшем молчании, несмотря на видимую законченность мысли, чувствовалось напряжение, словно Старикан швырнул на рельсы несказанные слова – они были пусты – и теперь раздумывал над истинно важными. Нашел:
– Думаю, вы готовы.
– К чему? – спросил Максим.
Сам себе он признался, что немного встревожен. Ему не понравилась затеянная Стариканом игра. Но больше всего его напугала женщина в темно-зеленом платье. Считаные секунды он видел ее в толпе ожидающих. Бледное, почти серое лицо; глаза – огромные, цепкие, в них светился холодный интерес; а ее рот, похожий на длинный узкий шрам… он был хищным, да, хищным, готовым в любой момент распахнуться алой раковиной, обнажив голод и остроту граней.
– К визиту в легендарный театр станции «Элдвич». Я бы мог вас туда провести, если пожелаете.
Предложение Старикана не шло из головы. Максим думал о нем всю дорогу домой, которую удлинил и запутал, раздарив станциям и туннелям.
Центральная линия с ее бесчисленными переходами и платформами. Холодный кафель. Тени в закутках у винтовых лестниц. Поезд, еще один, третий, в который он успел заскочить, когда спало давление мыслей. Красные поручни, зеленые поручни, желтые поручни. Шотландский акцент (Максим научился отличать его от ирландского довольно быстро, через месяц-два) кассира, который подсказал, как добраться до второй зоны. Там Оля, там дом, но пути подземки неисповедимы. И снова очередная станция, которая позвала, посулила ответы. Стены цвета яичной скорлупы. Цирковые слоны на афишах. Девушка с потрепанной книгой и потекшей тушью. Выскакивающие из вагона подростки с горбами-рюкзаками. Услужливое электронное табло. Распахивающиеся двери. Спрессованные тела…
Зажатый в середине вагона, Максим размышлял.
Что он знал о Старикане? Практически ничего. До этого дня, несмотря на симпатию и легкость общения, Максим подсознательно считал Этана странным подарком судьбы, знаком, проводником к Настоящему Сценарию. Старикан интересовал его как инструмент на пути к цели – а кто станет расспрашивать инструмент о его прошлом? Разве что из вежливости. Этан как-то обмолвился, что работал журналистом, а теперь собирает «досье на метрополитен» для одного богатого инвестора, планирующего обустроить на заброшенных станциях пабы, магазины и даже отель.
«А вдруг он передумает, – неожиданная мысль испугала и обнадежила одновременно, нет, больше испугала, – вдруг не придет?» На станции «Элдвич» есть свой театр, Старикан знал, как в него попасть, и это станет бесконечно мучить Максима, а Настоящий Сценарий никогда не будет закончен.
На Максима кто-то смотрел. Настырный взгляд терзал шею, как впрыснутый шершнем яд. Максим повернул голову, стал всматриваться в лица и затылки. На него глянул пожилой негр, но тут же отвернулся; «клиенты» привычно дремали от монотонности подземной качки, кто-то уткнулся в газету, кто-то в телефон. Но ощущение чужой заинтересованности не пропадало. Максим приподнялся на цыпочках и вытянул шею.
В конце вагона стояла женщина в темно-зеленом платье.
Никто не жался к ней, никто не смотрел в ее сторону – пассажиры отхлынули от задней торцевой двери, словно кусочек пространства существовал только в воображении Максима.
Женщина смотрела на него. Верхняя часть мудреного платья стягивала ее грудь и торс, по бокам виднелась золотистая шнуровка; на бедрах платье словно взрывалось тканью, ниспадая пышными складками до самого пола. Рукава не отставали: тесные на плечах, они струились от локтя длинными манжетами, в которых можно было спрятать по младенцу.
Эти детали врезались в память Максима с момента «первого явления» женщины в переходе станции «Элдгейт», но сейчас, стоя в вагоне черной линии, он понял, что призрак – да, после слов Этана он стал думать о женщине как о призраке, – изменился. Небольшая, но броская деталь: женщина в темно-зеленом платье спрятала каштановые косы под черным головным покрывалом, обернутым вокруг шеи.
Максим почувствовал, как каждый нерв его тела превратился в вибрирующий огрызок проволоки. Взгляд женщины делал его слабым и беззащитным, парализованным даже не самими глазами и опасным контуром рта, а серыми тенями вокруг них.
Он опустился с цыпочек, но не смог спрятаться от призрака – шея женщины будто удлинилась, а бледное лицо, окольцованное черным платком, маячило под потолочным светильником.
Охваченный паникой, Максим подался к дверям. «Вы выходите?» – справился он у тучной дамы и встретил недоуменный взгляд. Он понял, что спросил по-русски. Осознал и неуместность вопроса, привычного на просторах покинутой родины. В столичной «трубе» не готовились к выходу заранее – просто вставали и выходили. А остальные расступались. Единственное, что звучало во время остановок, – «Excuse me».
Вагон немного тряхнуло, и на секунду-две лампы погасли. А потом состав вынырнул в искусственный станционный свет, лампы зажглись, а поезд замер.
Максим ринулся к выходу. Оказавшись на платформе, он обернулся. В вагон трамбовались пассажиры: новые к старым, энергичные к дремлющим. Женщина в темно-зеленом платье исчезла.
«Ее не было, – сказал себе Максим, успокаиваясь, – вот и все».
Двери с писком закрылись.
Он прошелся по переходу, поднялся на эскалаторе под бетонными язвами ремонтируемого потолка, приложил к желтому глазу турникета пластиковую «устрицу»
[6] и очутился под холодными струями. Дождь его не заинтересовал.
Старикан не пришел.
Максим не знал, что делать, где искать Старикана. Их связывали лишь устные договоренности о встречах – следующая станция, новые впечатления, – которые до этого дня не нарушались. До предложения Старикана посетить театр станции «Элдвич».
Максим ощутил странную горечь. Листы еще не написанного Настоящего Сценария пожелтели, буквы сделались ломкими и нечеткими. Мечта тоже выцвела. Это испугало Максима, посеяло зерно паники, труднообъяснимой и зыбкой; у него ведь было все для работы, он справится и без Старикана, но…
