Илламиль подошла к Эше. На ходу она касалась руками цветов, и мертвые лепестки осыпались пеплом на землю.
– Существует легенда, что среди тысячи белых лилий рождается одна, в чьем соцветии растет багряный камень. И если этот камень опустить в землю, то от него пойдет новая жила, и тысячи алых лилий вновь взметнутся вверх.
Эша посмотрела на хронометр на руке – до багряного часа оставалось меньше кварты.
– Нам лучше поторопиться, Парме Илламиль. Следуйте за мной.
Эша сделала пару шагов, прежде чем поняла, что златокудрая элвинг не сдвинулась с места.
– Почему вы не идете?
– Куда?
– Домой.
– У меня больше нет дома.
Эша вернулась к Илламиль, хотела взять ее за руку, но передумала.
– Мы отвезем вас в Силурию, к отцу.
Казалось, взгляд Илламиль стал еще грустнее:
– Я не могу вернуться. Теперь я принадлежу правителю Мэйтару – Вэл Тар Орму, будет он славен в веках.
Илламиль повернулась спиной, отодвинула волосы, обнажив шею. На светлой, словно фарфоровой, коже черной меткой горел цветок Аббарра – клеймо, которое получают все наложницы.
– Это не столь важно. Его не видно, а специально никто проверять не станет. Ваш отец…
– Мой отец никогда не примет меня, – печально усмехнулась Илламиль.
– Я не понимаю, – начала было Эша, но Парме перебила ее:
– Я благодарна за заботу. Правда, мне очень приятно, что кто-то вспомнил обо мне. – Илламиль сделала паузу. – О той, кем я была. Но теперь я принадлежу Аббарру.
Эша все еще стояла, не зная, что ответить, когда по дорожке из ракушечника пронесся маленький смерч и, врезавшись в Илламиль, зарылся в ее юбки.
– Мама, мама, я видел глифона, настоящего живого. Пледставляешь? В небе Абблла! И на нем был мальчик! Пледставляешь? А когда я стану сталше, я тоже смогу летать на глифоне?
Ребенок пытливым горящим взглядом ярко-алых глаз посмотрел на мать.
– Конечно, мой милый Рибу, когда ты подрастешь, ты сможешь все.
Маленький бист прижался к элвинг, продолжая с восторгом лопотать об увиденном, а Илламиль гладила его непокорные волосы, сквозь которые торчали маленькие рожки, и улыбалась.
Когда она взглянула на Эшу, то в ее глазах были любовь и легкая грусть. «Рибу» – так называли рубины в пустыне. Эша перевела взгляд с матери на ребенка, хотела что-то сказать, но передумала и, развернувшись, зашагала прочь. Второй раз за сегодня у нее не нашлось подходящих слов.
– Постойте, – окликнула ее Парме.
Эша остановилась.
– Спасибо, Вэлла Ашри, и пусть песок не обожжет твой след.
Эша, не оборачиваясь, кивнула и покинула оранжерею.
* * *
Торден правил миргу к морю. Бист был не в духе. Эша сидела рядом, скрестив руки на груди и нахмурив брови.
– Ты говорила, дело выгорит, и мы не просто срубим «драконов» с напыщенного силурийского индюка, но еще и героями будем.
– Она не могла вернуться. Ей действительно было некуда возвращаться. Не могла же я ее силой увести?
– Да, понятно. У высших совсем крыша едет на чистоте крови, – забурчал Торден. – Так она хотя бы останется на родовом древе. А вернись с бистенышем, так ее имя вымарают из всех хроник, и Илламиль исчезнет навсегда. Остроухие снобы!
– Эээээ, уши не трогай! – возмутилась Эша.
– Да твои хоть растут под другим углом. – Торден окинул быстрым взглядом Эшу. – И цвет у тебя слишком экзотичный, а про глаза так совсем молчу. Так что ты скорее бист, чем элвинг.
– Я вроде никогда и не стремилась к высокой знати.
– Ха! С твоим характером ты б сошла за свою, но манеры вот подкачали! – Торден загоготал, как всегда, довольный своей шуткой.
Но Эша сидела молча. Бист удивленно взглянул на нее.
– Обиделась, что ли? – осторожно спросил он.
– Думаешь, она счастлива?
– Не знаю, Эша, – голос Тордена стал серьезен. – Счастье – странная субстанция. Иногда мне кажется, что оно живет только в прошлом, когда уже ушло. Но, возможно, девица смирилась, расслабилась и нашла плюсы в новой жизни. Переродилась, так скажем, адаптировалась ради выживания.
– Ее ребенку года два, – задумчиво произнесла Эша, – не больше. А исчезла она больше четырех лет назад.
– Интересно, что с ней произошло, – хмыкнул Торден. – До того, как она стала любимой женой. Наверное, никогда не узнаем.
– Может, оно и к лучшему, – ответила Эша.
Какое-то время они молчали, думая каждый о своем.
– А его куда? – буркнул Торден и кивнул на спящего в углу Фрави.
– В идеале в академию Силурии.
– Шутишь? В самую пафосную школу снобов? Да они сожрут грязнокровку и даже не подавятся.
– Тех, кто выжил в Аббарре, так просто не съешь.
– Эх, Эша, снобизм богатеньких ублюдков в разы хуже самых темных закоулков Аббарра. В Академии важнее не кто ты, а какая в тебе кровь. А в этом парнишке она хоть и горячая, но не голубая. Они даже породистых аллати гнобят, а тут…
– Ты говоришь так, словно сам там учился.
– Я вырос на острове механиков. Там хотя бы ценили не аристократичные зады, а зоркий глаз, острый ум и ловкие руки.
– Его мечта – быть наездником на грифоне, а Академия – единственное место, где можно воплотить эту мечту.
Торден хмыкнул:
– В Аббарре благодаря своим лапам он мог бы устроиться мойщиком башенных окон, найти какую-нибудь симпатичную грязнокровочку, родить бистиков… А в Силурии? Он не протянет и полгода, эти же свои лапы на себя и наложит.
– Говори тише. Не хватало еще, чтобы Фрави услышал твои «мотивационные речи». Он на своей шкуре знает все прелести грязной крови.
– Ой, да спит он, пушкой не разбудишь.
Тут миргу покачнулся – что-то упало на крышу капсулы. Торден согнулся, словно сам получил дубиной по спине – побочная сторона синхронизации. Кораблик повело, накренило, но бист, прошипев пару проклятий, быстро выровнял курс.
– Скажи своей курице не плюхаться на крышу, – рыкнул он Эше. – Пусть сам летит, не филонит. Крыло я ему на что сделал?
– Сам ты курица, – вздернула бровь Эша, уперев руки в бока. – А Сварг, между прочим, считает Фрави другом.
– Так ты еще и ябедничаешь ментально этому клюворылу?
Миргу снова покачнулся, и морда Сварга свесилась с крыши, заглянув через лобовое стекло.
Торден издал рык отчаяния:
– Из-за вас у меня сплошные убытки. Если он поцарапает обшивку, я продам его обратно на Арену.
