И оттуда, из этого мрака, навстречу ринулось что-то омерзительно-белёсое, страшное, явно нечеловеческое. В лицо ударило чужое дыхание вперемешку с шипящими звуками, складывающимися в слова:
— Не троооооожь! Оно моёёёёё! Моёёёёё!
В небесах громыхнуло так, что земля подо мной содрогнулась. При вспышке молнии я рассмотрел подробности того, что со мной разговаривало.
И тогда я заорал. Заорал страшно, душераздирающе.
Вместе с упырём. Тот тоже во всю мощь глотки закричал, вполне по-человечески и дернулся назад, заваливаясь. При вспышке очередной молнии я заметил, как он, не поднимаясь, на четвереньках улепётывает в дальний угол сарайчика.
А затем стало абсолютно темно. Это я, неловко разворачиваясь, нечаянно освободил угол циновки, и теперь при вспышках молнии света почти не прибавлялось.
Следующие полчаса были, наверное, самыми долгими в моей жизни. Но не сказать, что ужасающими. Будь дело совсем плохо, меня бы не остановила непогода. Да лучше под ливнем ночевать, чем с потусторонней сущностью, способной высосать тебя досуха.
Но голова всё ещё при мне, и потому вспомнил все предшествующие рассуждения и заодно прикинул, что никто не станет держать в фактории настоящего вампира. Люди могут говорить всякое, это у них не отнять, но реальность такова, что Бяка — странновато выглядит, но употреблением в пищу мне подобных не занимается.
И даже более того, он боится меня не меньше, чем я его. Скорее, даже больше. Я вот сижу возле входа, настороженно посматривая в его сторону, а он там время от времени скулит и всхлипывает. Если эти звуки не особенность его расы, или личные привычки, получается, Бяка там чуть ли не рыдает в два ручья, а вот у меня и в мыслях нет слёзы проливать.
Гроза начала удаляться, зато сверху прямо начало капать на макушку. Крыша явно не в порядке, по звукам можно определить, что это далеко не единственная протечка.
С трудом найдя себе местечко, где на голову не струилась вода, я с осуждением произнёс:
— Лодырь ты, Бяка. Мог бы крышу починить.
— Оно моёёёё, — неуверенно протянули в ответ.
— Да твоё оно, твоё. Не знаю, что, но твоё.
— Отбирать будешь? — недоверчиво уточнили из угла.
— Да сказал же, твоё это. Я уважаю право частной собственности.
— Моё. Оно моё. Оно у меня останется, — жалким тоном добавил к этому Бяка и осведомился о самом важном: — Бить сильно будешь?
— За что тебя бить?
— Не знаю. Мне никогда не говорят. Просто бьют и отбирают то, что моё. Ты, наверное, тоже так хочешь сделать, да?
— Угу, прям мечтаю. Да успокойся ты уже. Я не подраться пришёл, меня Эш к тебе в команду назначил.
— Эш?! Команда?! Нет никакой команды. И Эшу нет дела до меня. Ты обманщик!
— Ничего я не обманщик. Я с обозом приехал. И Эш сам сказал, что я теперь с тобой.
— Я понял, — напрягшимся голосом ответили из мрака. — Эш собирается отнять моё. Нет! Не отдам! Оно моё!
— Да как же с тобой сложно! — простонал я. — Не нужен ты Эшу. И я ему не нужен. Плевать Эшу на нас обоих. Сказал, что ты урод бесполезный, и что я тоже калека. Из нас двоих получится один нормальный работник. Работать мы с тобой вместе будем, ты понял? Может даже карьеру сделаем. Поднимемся, большими людьми станем, переселимся в сарай побольше. Ну, чего скулишь? Мы с тобой одинаковые, нет смысла друг друга бояться.
— Не отберёшь? — недоверчиво уточнили из мрака.
Однообразный диалог начал надоедать. Потому я перешёл к тяжёлой артиллерии, дабы доказать, что не посягаю на неведомую собственность собеседника:
— Нет. Не отберу. Я даже с тобой поделюсь. Хочешь хлеба с салом?
— Конечно, хочу. Но нету.
— У меня есть.
— Я знаю.
— Откуда знаешь?
— Запах сказал.
— Нюх хороший, да?
— Сало пахучее, — захлёбываясь слюной, ответил Бяка.
— У тебя ножа нет? — спросил я.
— Никак зарезать меня удумал?! — резко насторожился упырь.
— А если голову включить? Как я сало тебе дам? Кусок большой, его резать надо.
— Ты поделишься со мной салом?! — с эмоциональной смесью недоверия и отчаянной надежды уточнили из темноты.
— Да, поделюсь. И хлеба дам. Хлеба мало и он чёрствый. Но зато без плесени.
— Рейнская мука, — со знанием дела заявил Бяка. — Нет ножа у меня. Но есть щепка. Острая она. Сало отрежет. Если шкурка не жёсткая, шкурку тоже отрежет.
— Хорошая идея. Только тяжело в темноте это делать.
— Сейчас станет светло, — загадочно пообещал Бяка.
Проблему освещения упырь решил уже знакомым мне способом. Где-то в тёмном углу у него хранилась крохотная соломенная клетка, в которой сидело несколько жирных местных светлячков. Такая же была у Крола. По словам обозника, если этих насекомых хорошо кормить, они могут целый год экономить свечи и факелы.
Не сказать, что это лампа на сотню ватт, но мрак в сарайчике рассеялся. При скудном переменчивом свете я разглядел Бяку подробнее и пришёл к выводу, что здесь не бояться, а плакать надо.
Ростом меня природа не обделила, в этом я не уступал большинству мальчишек своего возраста. Вот с комплекций — это да, сэкономила. Моё слабое тело не получалось откармливать и физически нагружать. Оттого я получился болезненно-хрупким, будто страдающий от неизлечимой смертельной болезни.
Что, в сущности, соответствует истине.
По Бяке не понять, сколько ему лет. Черты лица и правда напоминают вампирские, а они существа без возраста. В принципе, если скрыть ненормально-острую нижнюю челюсть и такие же причудливые уши, лишь меловой оттенок кожи подскажет, что перед тобой необычный человек. В остальном это низкорослый и такой же, как я, болезненно-худощавый подросток. Одежда состоит из сложного нагромождения рваного тряпья, на голове запущенный колтун, ноги босые и грязные до черноты. При этом упырь не благоухает немытой вонью, похоже, что с гигиеной он может и не тесно дружит, но знаком.
Сало Бяка смаковал так, как лакомки конфеты и мороженное не смакуют. По всему заметно, что такая еда для него является редчайшей роскошью.
Не удержавшись, я спросил:
— Ты что, давно сало не ел?
Тот, призадумавшись, неуверенно ответил:
— Я не помню сало. Помню запах. Нюхать дают. Есть не дают.
— Жадные твари.
— Да, жадные, — согласился Бяка. — И моё отбирают. Всё время отбирают.
При последних словах он покосился на меня с подозрением.
Покачав головой, я заявил:
— Ты же видишь, я не отбираю, я наоборот делюсь. Сала немного у меня, а делюсь. Вот кончится сало, кончится хлеб, кто меня кормить будет? Ты, что ли?
