С потерей ци ситуацию проверить смогу только завтра. Сейчас слив две сотни единиц на открытие двух атрибутов, я прилично уменьшил её количество в резервуаре. Теперь остаётся проследить, снизится утечка, или нет.
* * *
Беда случилась на двадцать третьей рыбе. Предыдущие двадцать две я вытаскивал играючи. Три-четыре килограмма для меня — невеликая нагрузка. Кайты — создания сильные, но если засеклись надёжно, и двух минут не проходило, как оказывались на берегу.
С этой поначалу всё шло по проторенной дорожке. Почувствовав удар, рванул шнур, пробивая грубым кованым крючком рыбью пасть. И ощущая сопротивление возмущённой кайты, начал крутиться справа налево, наматывая шнур себе на талию. Смешно, конечно, выступать в роли гигантской катушки, но зато и руки целее будут, и шнур не так сильно путается.
Сильнейший рывок сбил меня с ног, заставив прокатиться добрую пару шагов. Остановился я уже в холодной воде, инстинктивно зарываясь ногами в гальку. Так получилось чуть притормозить, но могучая сила настойчиво увлекала меня в реку. Будто трактором тянула, сопротивляться приходилось на пределе сил. Из-под подошв начали выворачиваться камни, сигнализируя, что долго мои «якоря» не продержатся.
Что за дела?! Это ведь обычная кайта, а не белая акула!
Активировав на пару секунд рыбацкое чутьё, чуть не выругался на языке из первой жизни.
Ну а как тут не возмутиться, если вместо трёхкилограммовой кайты на другом конце шнура бьётся живое бревно. Чудище метра два с лишним. Одна из тех неприятных тварей, из-за которых привычные к холодной воде обитатели фактории не торопились открывать пляжный сезон на косе.
Это чудовище заметно побольше того, с которого стартовала моя рыбацкая карьера. Откуда такая тварь здесь взялась? Ведь только что всматривался в воду и ничего, кроме обычной мелюзги, не заметил.
Но это праздные мысли. Сейчас не думать, сейчас делать надо.
О блоке можно забыть. Я уже успел намотать на себя несколько витков шнура, да и не удержится он. Рыба чересчур огромная, она легко вывернет кол, ведь в гальку его глубоко не вбить.
— Бяка!!! — заорал я.
— Что?! — воскликнул упырь.
— Держи меня!
— Как держать?!
— Крепко держи! Она хочет меня утащить!
— Большая?!
— Даже больше первой!
— Ура! Гед поймал большую рыбу!
— Тут ещё неясно, кто кого поймал!
Рыба рванула так, что я проехался на пятой точке около метра, бороздя ногами дно. А Бяка, ухватившись за плечи, волочился следом.
Нет, так дело не пойдёт.
— Встань мне на ноги! — заорал я.
— Как это?!
— Вдавливай мои ноги в дно! Сильнее вдавливай! Я пятками торможу! Надо их вдавливать! Пятки в дно!
Продолжал кричать это на разные лады, пока до Бяки не дошло. Встав на мои голени босыми ступнями, он пригнулся, ухватившись за макушку. Больше здесь держаться не за что, а шатает нас здорово. Вот в таком неустойчивом положении мы и застыли на несколько секунд.
— Она не может нас утянуть! — торжествующе воскликнул Бяка, неотрывно уставившись на вытянутый в струну шнур.
— Ты ещё не видел, какие она рывки может делать, — напряжённо заявил я.
И кто меня за язык тянул? В следующий миг рыба рванула так, что я едва не заорал. Показалось, что шнур, обмотавший тело, начинает перерезать меня на две части.
Но нет — пронесло. Он безвольно опал, больше его ничего не тянуло.
Бесцеремонно сбросив с себя Бяку, я на четвереньках выскочил на сушу и там начал торопливо сматывать шнур, кое-как раскладывая его по берегу. Даже не став вытаскивать до конца сиротливо болтавшийся в воде конец, начал приплясывать, скидывая мокрую одежду. Денёк пасмурный, а вода даже поздней весной теплотой не отличается, зубы принялись отбивать чечётку.
— Где рыба? — потерянно спросил Бяка, начав скидывать свои лохмотья.
— Нету рыбы, — дрожащим голосом ответил я, начав приплясывать. — Эта гадина шнур оборвала.
— Лучше бы мы черемшей ловили. Она бесплатная и крепче, — вздохнул упырь.
— Ничего не лучше. Мы бы эту кайту никак не вытащили. Она слишком большая для нас.
Я увидел, что Бяка уставился куда-то мне за спину, и глаза его стали перепуганными.
Обернувшись, не удивился, узрев Карасей в полном составе. И Рурмис с ними заявился — двоюродный брат вожака сорванцов.
Первым делом мелькнула мысль, что нас, голяком выплясывающих на берегу, всё же решили поучить жизни при помощи испытанного народного средства под названием «тумаки». Но нет, непохоже, что эта орава замыслила недоброе. Ни малейших признаков агрессии не наблюдается, хотя и не сказать, что смотрят радостно.
— Рыбачите? — мрачно спросил Рурмис.
Я кивнул и, лязгая зубами, пояснил:
— Здоровенная кайта клюнула. Порвала нам снасть.
— Молитесь ПОРЯДКУ, чтобы она вашим камнем подавилась и сдохла, — насмешливо заявил Рурмис и развернувшись, зашагал в сторону рыбацкого навеса.
— Вам сегодня корзины надо будет тащить? — настороженно осведомился Сатат.
Я, ощущая себя замёрзшим так сильно, как никогда в жизни не мёрз и заговорил, чуть ли не подвывая:
— Да, надо. И если вы быстро прямо здесь организуете костёр, я дам вам целую кайту длиной больше моей руки. Даже две таких кайты. Только костёр нужен большой. И прямо сейчас. И похлёбку из мозгов надо сварить. Чтобы горячая. И чай.
Да я в кипяток готов нырнуть. Спасибо, что здесь, внизу, ветер почти не задувает. Иначе бы уже околел.
* * *
Дальше, наверное, начало сказываться открытие сразу двух единичек атрибутов. Организм чутко реагировал на изменения того, чем заведует ПОРЯДОК. Голова у меня отупела, навалилась сонливость, я дрожал крупной дрожью даже под грязной рогожей, любезно притащенной одним из Карасей. Тупо сидел, подставив лицо огромному костру. Когда мне давали рыбу, зажаренную на прутиках, ел, когда давали похлёбку из мозгов, пил, потому как ложек ни у кого не имелось.
Смутно помню, как снова подходил Рурмис. Расспрашивал за рыбалку, пытаясь выведать, как мы при помощи камня с крючком натаскали столько кайт. Я был не в том состоянии, чтобы отбрехиваться, потому отдуваться пришлось Бяке. А он не сказать, что красноречив, надежды на его язык мало. Что-то втирал про то, что я умею читать и писать, следовательно, являюсь магом. Плюс у меня есть какое-то умение, заставляющее кайт ловиться так, как я им прикажу. В общем, бред какой-то нёс.
Когда Рурмис ушёл, Бяка предсказуемо поругался с Карасями, припоминая им старые обиды и намекая на то, что ночного мщения недостаточно, чтобы забыть всё плохое. При этом он то и дело хватался за тряпичный свёрток, злобно заявляя, что это его.
