Получен знак атрибута «Ловкость» — 5 штук
Получен знак атрибута «Выносливость» — 10 штук
Получен знак атрибута «Сила» — 7 штук
Получен малый общий знак атрибута — 2 штуки
Захвачен личный знак навыка — «водный разгон» — 1 штука
Захвачен личный знак навыка — «распознавание ловушек» — 1 штука
Захвачен личный знак навыка — «чутье самца» — 1 штука
Захвачен личный знак навыка — «начальное ориентирование» — 1 штука
Захвачен малый общий знак навыка — 14 штук
Получен личный знак навыка — «рыбацкое чутьё» — 1 штука
Получен личный знак навыка — «спиннинговая ловля» — 1 штука
Первая победа над противником: панцирник (решающее участие)
Получен средний символ ци — 1 штука
Получен средний знак атрибута «Ловкость» — 1 штука
Рыба больше всего походила на осётра весом немногим за десять килограмм. Только нос заострён иначе, а бляшки куда больше, и они защищают тушу почти полностью с трёх сторон, за исключением белёсого брюшка. Там эти наросты тоже есть, но совсем мелкие, будто шершавые бородавки.
На вид поменьше, чем та кайта, которую я вытащил перед этим. Однако ПОРЯДОК указал на четвёртый ранг, а это соответствовало той хищнице, которая изрядно меня по воде потаскала. Именно она стала первым трофеем, едва не став и последним. Кто знает, что бы со мной случилось, не подвернись тогда под руку удачно расположенная коряга.
При этом меня одарили заметно щедрее. Или прибавка к Мере порядка сказалась, или какие-то неведомые мне особенности панцирников.
И если предположить, что четвёртая ступень у рыб — это серьёзно даже при сниженном размере, можно предположить и то, что в схватке сказались прибавки к атрибутам.
То есть, я уже не тот слабак, каким был прежде, меня так просто по реке не потаскаешь.
— Бяка, гляди, что мы поймали, — довольным голосом выдал я. — Какой-то панцирник. Чешуи нет, чистить не надо. Удобная рыба.
Что-то с товарищем было не так. Скосив взгляд, я даже на миг испугался, подумав, что рыба, прежде чем успокоиться, поразила его каким-то смертельным боевым навыком. Бяка сейчас сам походил на рыбину. На рыбину, вытащенную из воды. Уставившись на улов немигающим взглядом, он совершал ртом те самые движение, которые присущи чешуйчатым созданиям, оказавшимся на суше.
— Что с тобой?! — напряжённо спросил я, лихорадочно вспоминая, что полагается делать с людьми, у которых парализовала дыхательную систему.
— М… М… Моё! Оно моё! — безумным тоном выдал Бяка. Но тут же встряхнулся и куда спокойнее (но тоже ненормально), добавил: — Наше! Наше! Оно наше! Всё наше!
— Да что с тобой такое?!
Переведя на меня возбуждённый взгляд, Бяка со стоном выдохнул:
— Па-а-а-а-нцирник!
— Ну да. Я так и сказал. Какой-то панцирник. И что с того? Ты ведёшь себя так, будто мы императора боли за копчик поймали.
Бяка, плюхнувшись на пятую точку, расхохотался, колотя себя ладонями по коленкам. И хохот у него был таким, что будь я создателем фильмов ужасов, тут же взял бы его на работу. Пускай озвучивает самые напряжённые сцены, зрители из залов будут уходить седыми и заикающимися.
Да уж. Не зря его упырём кличут.
Чуть отсмеявшись, Бяка почти нормальным голосом спросил:
— Значит, ты не знаешь?
— Что не знаю?
— Значит, не знаешь, — сам себе ответил Бяка и добавил: — Считать умеешь. Читать умеешь. А такое не знаешь. Ты какой-то странный.
— Ага, я такой. Давай уже, колись, что с этим панцирником не так.
— Всё так. Это же панцирник.
— Тогда что с тобой?
— Со мной тоже всё хорошо. Я же просто панцирника увидел.
— Значит, плохо со мной… — констатировал я.
— Да, плохо, — кивнул Бяка. — Панцирников у нас почти не ловят. За весь год штук двадцать поймали. За прошлый год. Да и то это случилось в конце лета. Они ведь странные, они икру не весной мечут, а в конце лета и в первых днях осени. Это сезон, когда они страх теряют. Но не так уж и сильно теряют, потому что и тогда редко попадаются. Они как кайты: не идут в сети, не идут на крючки, не идут в верши. Их не затащить бреднем, не подцепить на самоловные крючья. Вот потому и редко попадаются. Даже реже кайт. Во много раз реже. И только в конце лета и начале осени.
— Судя по твоей реакции, тебя удивила не редкость, а что-то другое.
— Угу, — кивнул Бяка. — Это ведь не кайты. Это дороже. Это очень дороже. Очень, — глаза упыря сверкнули. — И оно мо… Оно наше! Наше!
Глаза уже не просто блестели, в них полыхало пламя алчности. Похоже, этот панцирник и правда чего-то стоит.
Я попробовал успокоить не на шутку возбудившегося товарища:
— Да расскажи уже, что тут такого дорогого.
— Икра, — коротко ответил Бяка.
— И что дальше? — не останавливался я.
— Он начинает метать икру в конце лета.
— Это я понял.
— Икра у него дорогая, — вкрадчиво добавил Бяка.
— Об этом я тоже догадался.
— Она очень дорогая. Очень. Это не самая высшая специя, но так дорого… так дорого… И это наше! Уууууумммм!
— Дороже мозга кайты?
— Мозг кайты, это то, чем мы Карасей обливали, — снисходительно ответил Бяка. — Каждая икринка по квадратику. Жаль, икра крупная очень. Самцы попадаются редко. Реже самок. Молоки — тоже специя, но — так себе. Не очень. Почти как мозги кайт. Это самка, — упырь трясущейся рукой погладил рыбину по светлому брюху. — И она наша! Мы сможем купить много еды! Лучшей еды! Мы не будем голодать зимой! Мы вообще голодать не будем! Никогда!
— Если икра и правда такая дорогая, надо этими панцирниками серьёзно заняться, — задумчиво протянул я.
— Что ты сказал? — насторожился Бяка.
— Да стайки панцирников иногда рядом проносятся, где течение сильное. Я ведь их ещё с берега замечал, но не знал, кто это. Думал, что это какие-то необычные кайты.
— Ты видел их не один раз?! — упырь вытаращил глаза, в каждом из которых плескалось по четыре океана жадности.
— Не раз, не два, и не десять. Нечасто проносятся, но и нередко. Я ведь эту стаю издалека заметил, специально им под нос блесну закидывал. Если увижу ещё, снова так сделаю. Может наловим их штук пять, если повезёт.
— Штук пять?! — пискнул Бяка, чуть за сердце не схватившись.
— Ну, больше вряд ли успеем. Не так уж часто они здесь проплывают, а время уже давно за полдень перебралось. Ты тоже можешь в этом помочь. Я покажу, как выглядят всплески от панцирников, будешь их высматривать.
