– Я живу в Италии с одиннадцати лет, но по происхождению американец. Бегло говорю по-немецки и по-итальянски и неплохо по-французски. Так что могу быть не только капелланом, но и переводчиком.
– Но зачем? В армии платят мало. И вы не обязаны этого делать.
– Обязан. К тому же священникам тоже платят немного. Большинство из нас трудится не ради денег, верно?
– В точку, падре. Но в чем настоящая причина?
– Пять месяцев назад одну еврейскую девушку, очень важную для меня, депортировали и отправили в концентрационный лагерь. Я намерен ее найти. Мне сказали, что лучшим способом будет последовать за американской армией в Германию. Я готов служить в любом качестве, если это позволит мне добраться до Германии в кратчайшие сроки.
– Но вы должны будете остаться с нами до конца, даже если каким-то чудом найдете свою подругу. Вам придется пройти всю войну. Свернуть на полпути не получится.
– Я понимаю. Моя единственная цель – разыскать ее и доставить в безопасное место. В остальном я полностью в вашем распоряжении.
– Да. Отец О’Флаэрти говорил, что вы человек решительный.
Анджело вздрогнул при упоминании монсеньора.
– Он предупредил меня о вашем визите. Отец О’Флаэрти укрывал нескольких наших летчиков, подбитых немцами. Так что мы перед ним в долгу. Он сказал, что лучший способ ему отплатить – это помочь вам.
Анджело только кивнул, тронутый жестом. На монсеньора О’Флаэрти всегда можно было положиться.
– А что с ногой? Вы вроде прихрамываете.
– О, пустяки. Детская болезнь. Пешком я перешагаю любого. Так что не волнуйтесь, никому не придется таскать мои кости.
Командир рассмеялся и откинулся в кресле.
– Не сомневаюсь, отец. Похоже, у вас ангел-хранитель за плечом. Монсеньор О’Флаэрти упомянул, что вы пережили резню в Ардеатинских пещерах. Обещаю, это не сойдет ублюдкам с рук.
– В тот день погибло много хороших людей, – тихо ответил Анджело.
– Много хороших людей погибло на этой чертовой войне. Именно это заставляет меня двигаться дальше. Я сделаю все, чтобы помочь вам найти подругу. Но предупреждаю: это будет долгая и грязная дорога. Немцы не собираются сдаваться просто так. И если в нас будут стрелять, нам придется стрелять в ответ.
– Все равно я не знаю, что еще делать. Я не могу просто купить билет до Германии и потребовать ее освобождения. Но и сидеть в Риме тоже не могу. Сейчас меня удерживает на плаву только вера, что она до сих пор жива. Если я смогу добраться до нее вовремя… Если она сумеет меня дождаться… Большего мне не нужно.
Командир сделал глубокую затяжку и медленно выдохнул дым, не сводя глаз с Анджело. После чего кивнул, словно принял какое-то решение и был по его поводу спокоен.
– Через три дня во Францию отправляется военный транспорт. Вы поедете на нем. Не сомневайтесь, мы быстро подыщем вам работенку, так что скоро вы еще пожалеете, что во все это ввязались. 20-я бронетанковая дивизия только что прибыла в южную Францию и быстро продвигается к границе с Германией. Это лучшее, что я могу вам предложить, отец. Удачи.
* * *
– Я еду с тобой, – твердо сказал Марио.
– Нет, не едешь.
Стоило Анджело спуститься по ступеням собора Святого Петра, как он увидел за воротами Марио – с армейским рюкзаком за спиной и решимостью в глазах.
– Я врач. Они меня возьмут. Может, по-английски я говорю и не очень хорошо, зато ты коренной американец. Вместе из нас получится отличная команда. Врачеватель тел и целитель душ. Божественный лекарь. – Марио улыбнулся и пожал плечами.
– Точно. Спасаю души направо и налево, – ответил Анджело с ироничной улыбкой. В последние пять месяцев его обязанности определялись нуждами военного времени: накормить, укрыть, защитить. Религиозных обрядов он больше не отправлял, чувствуя себя недостойным, раз открыто заявил, что уйдет из священников, как только найдет Еву.
– Я еду с тобой, – повторил Марио.
– Нет, Марио. У тебя жена и трое детей, которые прошли через ад. Вы наконец-то можете вернуться к нормальной жизни. Ты им нужен. Подумай о них!
– Джулия со мной согласна. Она с детьми останется в обители, а я буду каждый месяц высылать им жалованье. Здесь они в безопасности, Джулии помогают. Я не солдат, Анджело. И не собираюсь сражаться. Но я могу спасать жизни, а мне за это еще будут платить. Если совсем не сложится, присоединюсь к Красному Кресту. Но я и так всю войну просидел в подполье, пока моих собратьев забивали, точно скот. Это мой способ дать отпор и изменить что-то в мире. Здесь у меня даже нет работы…
– Ты всегда можешь ее найти, – возразил Анджело. – А если с тобой что-то случится на фронте, я себе не прощу. Понимаешь? Нельзя, чтобы мир потерял еще хоть одного еврея. Еще хоть одного человека вроде тебя. Не заставляй меня нести этот груз.
Но Марио лишь покачал головой:
– Если я с тобой не поеду, то тоже себе не прощу. Когда в нашу дверь ломилось гестапо, Ева удерживала ее в одиночку. Она в одиночку спасла всю мою семью. И ее забрали. Моя соседка, синьора Донати, добровольно вышла к мужчинам с винтовками, чтобы убедить их, будто в нашей квартире никто не живет. Будто там пусто. Ее забрали тоже. Ты раз за разом подвергал себя риску, боролся и изворачивался, чтобы спасти жизнь сотням евреев. Тебя пытали и чуть не убили. Ты мог бы выдать нас в любой момент и спастись сам. Но ты этого не сделал.
Но знаешь что, Анджело? Все это время у меня не было выбора, принимать или нет ваши жертвы.
Я должен был. Но больше не буду. Моя очередь платить по счетам. Я хочу быть там, когда освободят лагеря. Настал мой черед спасать жизни. Поэтому я еду с тобой, и ты меня не остановишь.
13 декабря 1944 года
Признание: я не смог расстаться со скрипкой Евы.
Я прошел всю Францию со скрипичным футляром на спине. Окружающие иногда просят меня сыграть, а когда я отвечаю, что не умею, смотрят как на сумасшедшего. Может, я и правда сошел с ума. Все прочее, включая три законченных блокнота, осталось у сестер Святой Цецилии. Но со скрипкой Евы я расстаться не смог. Когда я ее отыщу, она наверняка захочет сыграть снова.
Сослуживцы считают меня странным. Взять хоть пасторский воротник, который я упорно надеваю вместе с формой вместо сутаны. Большинство капелланов ходят в военном. Думаю, Марио рассказал некоторым из солдат мою историю, чтобы пресечь кривотолки. Похоже, теперь все знают, что скрипка на самом деле принадлежит девушке, которую разыскивает отец Бьянко. Однако Марио не очень хорошо говорит по‑английски, так что боюсь даже предположить, какие слухи могла породить его болтливость.
Тем не менее косые взгляды значительно поредели, а солдаты начали называть меня «отец Анджело». Еще мне придумали кличку Херувимчик, но прозвища в армии дело обыденное и даже служат выражением симпатии. Иногда она напоминает мне семинарию – только с винтовками, недоеданием и волдырями от обморожения. Впрочем, в моем положении есть и плюсы: когда у тебя только одна нога, больше одной траншейной стопы
[15] ты уж точно не заработаешь.
