У протестантов есть гимн, где поется о спасении «души, полной дерзости». Моя мать пела его много лет назад – и вот вчера я снова услышал ее от одного солдата на межконфессиональной службе, которую проводил для дивизии. Не хочу выглядеть святотатцем, но я убежден, что только дерзость души удерживает меня в живых, так что я не желал бы от нее спасения.
Прошло почти четыре месяца с тех пор, как я оставил Рим. И чуть меньше девяти – с тех пор, как в последний раз видел Еву. Теперь вместо продвижения в глубь Германии нас без всяких объяснений перекидывают на восток, к Люксембургу. Одному Богу известно, каких сил мне стоит не покинуть подразделение и продолжать путь в одиночку. Остается молиться, чтобы душа Евы оказалась такой же дерзновенной, как и моя.
Анджело Бьянко
Глава 25
Бельгия
Мороз был беспощаден. Один из солдат сравнил заснеженный пейзаж с белой глазурью, и это было более чем справедливо. Вот только если дорога через туман напоминала погружение в сахарную вату, то постоянное пребывание в холоде походило скорее на ванну мороженого, правда лишенную всякой сладости и удовольствия. Солдаты бормотали о самой суровой зиме в истории, и Анджело не сомневался, что это правда. Родившись в Нью-Джерси, он давно привык к климату Флоренции и Рима, но пускай зимы в них бывали довольно зябкими, они не шли ни в какое сравнение с Арденнами. Анджело в жизни не чувствовал себя таким замерзшим и несчастным, хотя и старался не задумываться лишний раз о том, каково приходится Еве в северной Германии. Какие температуры и условия приходится выносить ей. Одной мысли об этом оказывалось достаточно, чтобы стиснуть зубы и позабыть о любых жалобах. В своих молитвах Анджело то и дело заключал сделки с Господом. Сбереги ее, просил он; сбереги ее, и я взамен вынесу любые пытки.
Но Бог так не действовал. Не заключал сделок и не драл глотку. Он предпочитал оставаться невидимым, и порой Анджело приходилось хорошенько поглядывать по сторонам, чтобы найти доказательства Его существования. Господь был тих – бесконечно, немыслимо тих. В точности как снег, туман и небеса. Он не проронил ни слова, пока Анджело волочился вслед за 20-й бронетанковой дивизией к Меду, возле которого сходились границы Франции, Германии и Люксембурга, надеясь только, что они продолжат наступление на Германию, закончат эту проклятую войну и все-таки доберутся до лагеря, где держат Еву. Но хотя взятие Меца стало крупной победой союзников, его оказалось недостаточно, чтобы прорвать немецкую линию обороны и нанести рейху смертельный удар. Их с Марио ожидание затягивалось: один стремился домой, другой – прямо вперед. Однако Господь и здесь не дал им ни знака.
Арденнский лес тоже окутывало безмолвие – такое полное, что вызывало мурашки по коже. Среди солдат этот фронт был известен как «призрачный» – благодаря густым белым туманам, стелющимся по земле, и тишине, которую не могла нарушить даже война. Пошли разговоры о скором возвращении домой. В Арденны обычно отправляли дивизии, которые понесли слишком большие потери или нуждались в отдыхе. Неудивительно, что, когда утром 16 декабря немцы прорвали 136-километровую линию фронта и вторглись в Бельгию, американцы оказались к этому совершенно не готовы.
Прямо перед рассветом пасмурное небо озарили вспышки прожекторов, а тишину взорвала артиллерийская канонада. Следом, воспользовавшись прикрытием тумана и нелетной погодой, хлынули немецкие войска. Подразделение Анджело в это время направлялось в Люксембург – в полной уверенности, что их там расквартируют. Однако вместо долгожданного отдыха их без всяких объяснений перекинули в бельгийский Нивель. Анджело обнаружил, что именно к этому во многом сводится жизнь людей в форме – солдат, врачей, капелланов. Кто-то указывает пальцем, и ты маршируешь. Возможно, иногда это даже к лучшему – не знать, что ожидает за поворотом. К лучшему, когда Господь молчит.
В Нивеле внезапно выяснилось, что на них возложена задача остановить 2-ю танковую дивизию вермахта. Никто не знал, что противник многократно превосходит их огневой мощью, а соотношение бойцов составляет десять к одному. Вероятно, это тоже было к лучшему. Всем, кто мог держать винтовку, выдали по стволу; перестрелка длилась до тех пор, пока пушки немецких «тигров» не уткнулись союзникам прямо в затылок. Только тогда им было приказано свернуть оборону и отступить к Бастони пятью километрами южнее.
– Все завязано на Бастонь, парни, – сказал им командир. – Это транспортный узел, там сходятся семь главных дорог. Немцам кровь из носу нужно его взять, чтобы добраться до Антверпена и отрезать союзников от крупнейшей базы снабжения на Западном фронте.
Пятикилометровый марш-бросок до Бастони нельзя было назвать легким. Подразделение застревало в каждой канаве, отстреливаясь от немцев и пытаясь заштопать раненых солдат, пока над головой у них беспрерывно свистели снаряды. К снастью, в последнюю минуту их прикрыла на парашютах 101-я воздушно-десантная дивизия. С ее помощью потрепанный отряд наконец добрался до Бастони – только чтобы сразу продолжить бой на новом месте.
– Будет грязно, – предупредил их командир. – Из-за погоды у нас нет поддержки с воздуха, так что бой будет лицом к лицу. Ну или пушкой к дулу. Чертова холодрыга! Все равно что сражаться в морозильнике.
– Нам просто нужно их задержать. Задать этим ублюдкам жару, пока небо не расчистится, а уж там наши ребята отвесят им пинка сверху, – добавил командир 101-й, и все кивнули и рассыпались по позициям.
К счастью, жители сами поспешили убраться из Бастони, едва услышали о приближении немцев. Люди бежали, толкая перед собой тележки со всем имуществом, которое смогли туда уместить; никто не знал, под чьим контролем окажется городок к их возвращению. Некоторые даже снова вывесили над дверями нацистские флаги – просто на всякий случай.
В опустевшем городе устроить лазарет было легче, и вскоре в подвале трехэтажного здания на рю Нёшато разместился временный госпиталь. На первом этаже располагался магазин, выше – квартиры, которые заняли медики. Остальные члены потрепанного подразделения остановились в жилом доме дальше по улице.
Следующие несколько дней прошли под аккомпанемент артобстрела. Анджело и Марио сбились с ног, бегая между ранеными. Им помогали две медсестры из числа местных волонтеров и Джек Прайор – приписанный к дивизии американский врач. Они как могли пытались облегчить участь пострадавших, имея в своем распоряжении лишь несколько бинтов, остатки морфия, пару вакцин и немного плазмы. В лазарете 101-й дивизии, размещенном в старых бельгийских казармах через дорогу, дело обстояло и того хуже. Самой большой проблемой оставалась гангрена, а доктор Прайор не был хирургом. Больные могли надеяться лишь на эвакуацию, однако та неизбежно откладывалась до момента, пока германские войска не будут отброшены.
К 21 декабря немцы окружили Бастонь со всех сторон. 101-я и 20-я оказались заперты в городе. Солдаты начали шутить: «Бедные ублюдки, взяли нас в кольцо на свою голову! Теперь можно стрелять не глядя – все равно в кого-нибудь попадем». В последующие дни «Бедные ублюдки!» превратилось в боевой клич.
