— Ваши слова да Богу в уши…
— Что-то не так, Тимофей Васильевич?
— Капитан Хаттори мне сегодня утром сообщил, что его моряки, которые остались защищать Тонгку, видели огромное количество китайских солдат со многими орудиями. По их оценкам где-то семь тысяч пехоты, около тысячи всадников и сорок пушек, причем большинство новые полевые Круппа.
— Господин капитан, но вы сегодня ночью убедились, какие это воины. Бегут как зайцы, при первых выстрелах.
— Не скажите, Николай Иванович. Японцы рассмотрели пестрые треугольные знамена, украшенные лентами и бахромой, с нашитым иероглифом «Не». А это значит, что это были войска генерала Не Ши Чэна, командующего войсками Печилийской, но более правильно, Чжилийской провинции. О нём капитан Хаттори отзывался очень уважительно, признавая его военный гений во время японско-китайской войны.
— И что же этот военный гений отступил?
— На это я ответить не могу, но из той информации, что мне удалось собрать за короткое пребывание в здешних местах и той, с которой знакомился в Академии, генерал Не является или являлся сторонником борьбы с боксёрами и сотрудничества с иностранцами.
— А почему вы сказали, являлся? — заинтересованно спросил Бахметьев.
— Николай Иванович, а вам бы понравилось, если бы эти иностранцы без объявления войны напали на вашу родину и провинцию.
— Но китайские войска первыми открыли огонь! — возмущённо произнёс лейтенант.
— Если бы всё было так просто, уважаемый Николай Иванович, — задумчиво произнёс я. — Боюсь, что генерал Не, как истинный патриот своей родины, может объединиться с ихэтуанями, и тогда нам придётся худо. Его конницу почти два года обучал Лейб-Гвардии Гусарского полка полковник Воронов Павел Павлович, за это недавно был награжден императором Цин Китайским орденом Двойного Дракона. Так что конница у генерала Не должна быть хорошей, а у нас всего полсотни казаков.
— Тимофей Васильевич, вы какой-то ярко выраженный пессимист. Только не обижайтесь.
— Должность обязывает быть пессимистом. Поверьте, это помогает сохранять живыми подчинённых.
— В этом Вам не откажешь. Захватили, считай три форта, и только один погибший, да двое раненных. О ваших действиях уже и здесь сказки рассказывают: «Где Ермак — там победа».
Я усмехнулся про себя, почти девиз морской пехоты из моего времени, только что произнёс лейтенант. Да и наш сводный отряд можно было бы назвать морской пехотой. Высадились с реки, во время боя на кораблях форсировали реку. Можно сказать, мечта прошлой молодости стать офицером морской пехоты в этом мире осуществилась.
— Кстати, а откуда Вы услышали про Ермака? — вслух спросил я.
— Дорогой, Тимофей Васильевич, пока мотаешься посыльным, чего только не услышишь. До Тонгку в последний раз вместе с нами шёл подхорунжий из Верхнеудинского полка, его направили, чтобы он определился со стоянкой для полусотни. Извините, не запомнил его фамилии, но этот подхорунжий пока шли по заливу, травил за борт, а когда вошли в реку, всё пытался донести до меня, как было бы здорово попасть в отряд к есаулу Аленину с его пулемётами, тогда «Егорий» точно получит. Так что, фразу про Ермака услышал от него, а также много различных историй о ваших подвигах.
Я передёрнул плечами, вспомнив своё прохождение по зыби Чжилийского залива, когда сам еле удержался от травли за борт. Как ни старался избавиться от морской болезни, но во время плавания, она иногда возвращалась.
— Представляю, что вам пришлось выслушать, — усмехнулся я. — Там не было истории, что могу плевком человека убить?
— Нет, но как вы убили из своего ружья-пулемёта сотню китайцев, не дав им выстрелить из десяти пушек, по нашим желтолицым союзникам при штурме Северо-Западного форта слышал, причем от японского офицера в Тонгку.
— Охренеть, дайте две…, - ошеломлённо произнёс я.
Лейтенант Бахметьев вновь жизнерадостно рассмеялся, глядя на моё лицо.
— А вы что хотели, Тимофей Васильевич?! Два голубя, просидевших весь бой на мачте «Бобра» с покровом Богородицы, не идут ни в какое сравнение с рассказами о ваших подвигах.
— Да… Удивили вы меня, Николай Иванович. Но время нам не принадлежит. Вот пакет, в нём рапорт о нашем бое и наградные листы, — произнёс я, передавая лейтенанту свои донесения.
— Господин капитан, позвольте полюбопытствовать о списках?
— Поручика Станкевича к Ордену Георгия четвертой степени за то, что первым ворвался на стены форта и уничтожил прислугу четырех орудий, подпоручика Янчиса, также к Георгию, за захват вражеского знамени. Надеюсь, Георгиевская Дума не откажет.
— А-а..? — Бахметьев выразительно посмотрел на мои награды, которые были обязательны к ношению и надетые мною после боя.
— Николай Иванович, за нами служба, за Государем милость. В мои годы я и так награждён Его императорским величеством сверх всякой меры.
— По подвигам и награды. Честь имею, господин капитан, — произнеся эти слова, лейтенант Бахметьев лихо отдал честь, и, четко повернувшись кругом, направился к своему миноносцу.
Я, козырнув в ответ, прошептал, глядя в спину удаляющегося моряка: «Надеюсь, и вас император не забудет наградить».
Вечер и весь следующий день прошли спокойно. Китайские пленные под охраной стрелков, приводили форт в порядок. Бежать никто не пытался, наоборот, было интересно наблюдать, с каким рвением работают китайцы, и какой радостью озаряются их лица, когда они получали свои завтрак, обед и ужин. Особенно их удивил обед. Запасы продовольствия в складах крепости оказались значительными, поэтому для пленных готовили, как для себя.
Поев мясных щей, а потом каши, также с мясом, китайские солдаты предались послеобеденному получасовому отдыху, тихо переговариваясь между собой. Из услышанного, когда проходил мимо, разговора нескольких пленных узнал, что так сытно они не ели ещё ни разу, за всё время службы в армии. И если Будда смилуется над ними, пусть такой плен продолжается вечно.
В общем, пятое июня прошло очень плодотворно. Китайцы вкалывали не за страх, а за отличную кормёжку, быстро приводя нашу крепостицу в порядок. Мимо стен нескончаемым потоком шли суда с нашими войсками, откуда то и дело звучали приветственные крики. Японцы под командованием лейтенанта Шираиши по приказу вернулись в свой Северный форт, оставив меня без артиллерии. Поэтому на шестое число наметил встречу с кем-то из вышестоящего командования для решения этой проблемы, да и с моим откомандированием и пулемётами, что-то решать надо было. По предписанию через две с половиной недели я должен был быть во Владивостоке у генерал-губернатора Гродекова.
Утро шестого началось с того, что прибывший по земле посыльный казак с заводной лошадью передал мне приказ срочно прибыть в Таку, где в адмиралтействе разместился штаб третьей стрелковой бригады, пред светлые очи генерал-майора Стесселя.
Данный приказ решил мою проблему о встрече с вышестоящим начальством, но заставил задуматься о моём будущем. Насколько меня просветили Станкеич и Янчис, Анатолий Михайлович Стессель был ярким представителем древнего остзейского дворянского рода, большинство мужчин которого предпочитали военную службу. Ярко выраженный педант и формалист по службе, тем, не менее, мог с нижними чинами и офицерами быть ласковым. Сказывалось, что во время русско-турецкой войны был добровольцем-офицером в болгарском ополчении, отряды которого пытались сдержать натиск наступающей к Шипке армии Сулейман Паши. Смелый, отважный в бою, неоднократно ходивший в рукопашную, отличный стрелок, взявший множество призов, включая два императорских. В общем, опытный энергичный командир, умело управляющий своими войсками, любимый офицерами и солдатами, смелый и находчивый. Но по требованиям устава — большой педант.
