— Уважаемый Чен, давайте выйдем, — услышал я голос худого предводителя восставших.
Подняв голову, увидел, как два главаря вышли из помещения. С нами остался только Вонг, продолжавший держать в руках головы американцев, из которых уже перестала капать кровь, и командир китайского пехотного батальона. Я ещё раз внимательно осмотрелся вокруг, прикидывая шансы на освобождение. «Комбат» посмотрев на меня, улыбнулся, отрицательно покачал указательным пальцем левой руки перед собой, положив ладонь правой на эфес сабли, после чего сделал несколько шагов к выходу. В этот момент за стеной раздался громкий хохот и в наше общество вернулись два предводителя. Которые продолжали веселиться. Закончив смеяться, худой Чжао улыбнулся, вытер, выступившие слёзы из глаз и обратился к офицеру генерала Не.
— Господин Ли, переведите этому казаку, что сейчас он будет биться с одним, только с одним из бессмертных моего отряда. И я даже верну ему его оружие, — Чжао что-то крикнул в проем ворот на диалекте, которого я не понял.
Повернувшись к Чен этот ходячий скелет улыбнулся, а толстяк опять захохотал. Через несколько секунд вбежал китаец с красной повязкой на голове и кушаком из красной материи на поясе. За спиной у него висел двуручный меч дадао, а в правой руке была моя шашка, которую боец передал своему командиру.
— Хороший клинок, — произнёс Чжао, вытащив шашку из ножен, любуясь им в лучах солнца и показывая её Чену и Ли. — Немного непривычный, но металл и ковка великолепные.
Подойдя ко мне, шашкой показал, чтобы я вытянул ноги вперед. Пришлось подчиниться. Взмах клинка и веревка, которой были связаны мои ноги, оказались разрезанными. Далее китаец по очереди освободил от пут ноги у Тонких и Зарубина. Вложив шашку в ножны, показал ею, чтобы мы выходили из сарая.
Вязали нас профессионально. Ни ноги, ни руки не затекли. Поэтому повинуясь жесту предводителя, двинулись на выход. Во дворе усадьбы собралась приличная толпа восставших, не менее ста человек. Чжао вышел на середину двора, поднял руку вверх, и, дождавшись, когда стихнут разговоры и крики, громко произнёс:
— Братья, мы казнили двух заморских чертей и сейчас казним еще троих. Но эти чужеземцы заявляют, что они отличные воины и каждый из них может легко расправиться с десятком бессмертных бойцов из моего «Союза больших мечей».
Речь предводителя была прервана гневным и возмущённым рёвом собравшихся боксёров. Большая часть из них имела повязки и пояса из материи красного цвета, а за спиной двуручные мечи дадао, меньшая использовала материю желтого цвета, и вооружение у них было более разнообразным. Вплоть до старинных маньчжурских мечей яньмаодао или «гусиное перо».
Пока бандиты или патриоты орали, я про себя прикидывал, что если против меня выставят бойцов с красными повязками, то будет тяжело. Меч дадао появился сравнительно недавно и представлял двуручное тяжелое оружие с балансом, смещенным к боевому концу и широким клинком, что по эффективности было равно секире. Всего лишь один удар дадао при попадании гарантированно выводил противника из строя, оставляя его калекой на всю жизнь или же снося голову с плеч. Отразить его удар при помощи маньчжурской яньмаодао или японской катаны, казачьей шашки или европейской сабли было попросту нереально.
Кольцо на навершии меча давало возможность контролировать положением клинка в момент нанесения удара. Наш агент из Пекина сообщал в ученый комитет Генеральный штаб, что даже новичок, прошедший ускоренный курс обучения у алтаря Справедливости отряда ихэтуаней, мог не опасаться: каждый его удар в бою должен был достичь цели. Широкий и тяжелый клинок имел такую инерцию, что ни штык, ни сабля не могли остановить его смертоносный путь.
«Так что придётся крутиться в бою, как вше на гребешке, уворачиваясь и подрезая руки и ноги. Чем больше порезов, тем быстрее боец выйдет из строя. А сунуться под удар — это не для нас», — думал я, рассматривая бойцов-боксеров, прикидывая, кого из них выставят против меня. Своё состояние для боя по пятибалльной системе оценивал на троечку с минусом. В академии много времени уделять тренировкам, возможности не было. Работа в комитете также не увеличило время для физической подготовки. Продолжительное морское путешествие. В общем, навыки, особенно с холодняком, прилично растерял, но, надеюсь, их с избытком хватит на местных бойцов. Глядя на окружающих, я видел в основном истощенных физически мужиков лет двадцати пяти-тридцати, небольшого роста, выглядевших значительно старше своих лет. Хотя попадались и крепкие жилистые молодые ребята.
Между тем гул толпы смолк и Чжао продолжил:
— Мы посовещались с уважаемым Ченом и решили, что для самого старшего и самого хвастливого чужестранца достаточно будет и одного нашего воина, и без большого меча.
Худой главарь продолжал что-то говорить дальше, я же оценивал обстановку. В принципе прорваться можно. Тонких и Зарубин вместе с толстяком китайцем и комбатом стоят недалеко от ворот в усадьбу. Рядом с ними Вонг, который бросил головы американцев себе под ноги. У ворот коновязь, где на привязи семь лошадок. Одиннадцать человек перед открытыми воротами. Справа от них вдоль частокола начинаются первые ряды ихэтуаней, собранных на просмотр казни. Вторые ворота усадьбы, ведущие к пристани на реке, охраняет народу больше, да и перед ними собрались зрители в очень большом количестве. Так что там не прорваться. Хороший момент — огнестрельного оружия у восставших почти не видно.
Между тем Чжао закончил говорить и из толпы к нему вышел небольшого роста молодой лет двадцати парень. В серой куртке-кимоно, подпоясанный желтым поясом, и в того же цвета коротких, ниже колена, просторных штанах, заправленных в белые гетры, с кожаными тапочками на ногах, парнишка на фоне худого, высокого и нескладного предводителя отряда «Дадаохуэй» выглядел каплей ртути. Бритая голова, на которой я увидел три круглых точки-шрама, длинный похожий на саблю клинок заставили меня судорожно сглотнуть слюну.
«Млять, это мне что монаха из монастыря Шаолинь подсовывают?! — подумал я, глядя на то, как без лишних движений, плавно и гармонично идёт паренёк. — Вот это засада. И, судя по трём точкам на голове, молодой человек много достиг в своей монашеской жизни. Выжить становится всё труднее и труднее».
В своём мире, когда увлекался боем на шестах, не прошёл и мимо истории Шаолиньского монастыря. Тогда же узнал, что помимо церемонии обривания головы, в буддистских монастырях есть еще одна традиция — «очищение сердца». После попадания в монастырь, по истечении некоторого времени, потраченного на учебу, тем, кто показал особые успехи в учении, старший монах, старый хэшан дословно, наносит первый «цзеба». Это ритуальный шрам, что называется «очищением сердца». Далее, если в течение следующих двух лет человек покажет себя с достойной стороны, то получает право на второй шрам — «лэфу», то есть «радость и благополучие». Третий шрам получить уже очень сложно и долго. Обычно успешные и, соответственно, пожилые монахи за годы службы в монастыре обретают пять-шесть шрамов. В Шаолинь можно было встретить монахов с восемью или девятью шрамами.
Засмотревшись на парня, я чуть не пропустил момент подхода ко мне Чжао с офицером Ли.
