— Вы правы, Тимофей Васильевич. Во время нашей предыдущей осады, больше всего нам досаждали всадники. И надо отметить с седла стреляют они метко, проносясь мимо наших позиций. Теперь понятно, откуда у них такая сноровка. Выучили на свою голову, — Пётр Варфоломеевич досадно покачал головой. — Господа офицеры, слушай боевой приказ.
Все офицеры, и даже капитан Росс, присутствующий на этом совещании, приняли стойку смирно. Гембицкий быстро и толковой обрисовал положение, определил задачи каждому подразделению, произвёл моральную накачку, типа «враг будет разбит, победа будет за нами» и отпустил офицеров. Понаблюдав ещё за приближающимся противником, я вместе с капитаном двинулся на обход позиций. Хотел сначала с казаками сорваться, но счёл это неудобным, так как обещал быть у Петра Варфоломеича за начальника штаба, а сам с утра в разъезд отправился, хоть и отпросившись у капитана, да и сейчас с удовольствием бы с сотником Смоленским ушёл.
Задумали мы с ним одну пакость для циньских конных сотен. Если получится провернуть вентерь-подводку под пулемёты, то можно будет хорошо проредить всадников противника, а то и совсем их разбить. Соотношение двух сотен китайских наездников против полусотни казаков, конечно, не в нашу пользу, но два Мадсена со скорострельностью четыреста пятьдесят выстрелов в минуту и по триста патронов на каждого, могут перетянуть успех в схватке на сторону забайкальцев. Федя Злобин и Коля Рьянов показали себя прирожденными пулемётчиками. И, как ни хотелось мне посмотреть, что получится у казаков, пришлось остаться в расположении десанта и обходить вместе с Гембицким позиции обороняющихся, уточняя, если оно требовалось, их задачи.
Со стороны китайцев раздались первые выстрелы и полетели первые пули. В ответ шрапнелью ударили пушка французов и одна пушка американцев, которые изначально были у отряда, отправленного полковником Анисимовым для обороны станции.
«Жалко, что морпехи потеряли свои две пушки, — подумал я. — А то бы залп был бы куда солиднее. Глядишь ихэтуани и разбежались бы от испуга. Вон, застыл на месте отряд бандитов, куда шрапнель прилетела. Но как рассказывал капитан Росс, ихэтуани в лесу насели так, что орудия пришлось бросить. Хорошо хоть из морпехов трёх человек всего потеряли, включая захваченных в плен и казнённых, да раненных было семь человек. Всех их в Таку отправили вместе с Савицким».
Пока раздумывал, одним за другим раздались залпы стрелков третьей роты. Даже невооружённым глазом было видно большое количество падающих в толпе бандитов. После пятого залпа, те восставшие, которые наступали на позиции третьей роты со стороны реки, остановились и побежали назад.
В это момент китайская конница навалилась на оборону роты штабс-капитана Врублевского и американских морпехов. Человек двадцать показали неплохие навыки стрельбы на ходу, проносясь мимо позиций, но основная масса всадников, подлетев к зданиям, баррикадам и окопам метров на сто, остановилась, дружно выстрелила, причём довольно метко, и, развернув коней, попыталась быстро удалиться в сторону. Но не тут-то было. Слитно прозвучал залп русских стрелков, морпехи также ответили дружно, а потом из-за зданий с криками и свистом выскочила казачья полусотня с шашками наголо и понеслась за китайскими всадниками.
Те сначала опешили от такой наглости, но потом, повинуясь командам своих офицеров, начали дружно разворачиваться в сторону казаков. Станичники, изобразив испуг, дружно развернули коней и кинулись наутёк. Воодушевленные циньские всадники с визгами и криками кинулись в погоню, наплевав на позиции стрелков и морпехов. Пара минут и они все скрылись за ближайшим холмом, за которым была низина, а дальше небольшой высоты, вытянутый шагов на сто, холм с крутыми склонами. На верхушке холма по нашей задумке с сотником располагались два расчета ручных пулемётов.
«Чтобы ни одна пуля во врага мимо не пролетела, — мысленно пожелал удачи казакам. — А вас, станичники, они пусть минуют».
Всадники умчались, а на смену им выступила толпа восставших, с какими-то завываниями бросившаяся бегом в атаку. Чтобы остановить их пыл, хватило двух залпов орудий, которые успели развернуть и слаженной стрельбы ротных стрелков и морпехов. Ихэтуани, видя, как много из них, залившись кровью, падают на землю, сначала остановились, а потом, развернувшись, побежали назад.
К этому моменту закончилась стрельба, доносившаяся оттуда, куда умчалась конница. Что там случилось, было пока не ясно, но уже можно было с уверенностью сказать, что первый приступ или штурм отбит с большими потерями для противника. Остается выяснить какие потери у нас, и что случилось у казаков. Капитан Гембицкий начал отдавать распоряжения о предоставлении докладов по потерям и наличии боеприпасов, когда раздался звук гудка паровоза, а потом грохнул выстрел. Продолжительный свист снаряда, и среди отступающих ихэтуаней расцвёл султан разрыва фугасного заряда.
«Вот и главные силы прибыли, кажется, или подмога, — подумал я. — Недолго мы в одиночестве пробыли. Это, конечно, хорошо, только как мне перед генералом Стеселем предстать. Севастьяныч вместе с моим багажом убыл с подполковником Савицким, и форма моя выглядит просто ужасно. Как мог почистил, заштопал разрез на левом рукаве. Ладно, у казаков фуражка нашлась, а Смоленский поделился офицерской кокардой, а то бы в бандане пришлось идти. И чего за мысли в голову лезут. Видимо, отходняк пошёл. Всё-таки соотношение сил было сильно не в нашу пользу. А отделались легко. И дальше бы также!».
Как и ожидалось мною, на первом составе прибыл штабс-капитан Санников.
— Тимофей Васильевич, Вы живы?! Радость-то какая! — приветствовал меня военный инженер, когда я вместе с капитаном Гембицким прибыли на перрон. — А то мы сильно переживали, когда полковник Савицкий сообщил офицерскому собранию дивизии, что вы не вернулись из разведки. Анатолий Михайлович сильно гневался на ваш безрассудный поступок. Так что готовьтесь к неприятному разговору, но главное вы живы!
Неподдельная радость Санникова и других офицеров дивизии стала светлым бонусом перед получением хорошего фитиля от генерала Стесселя по окончании краткого совещания на вокзальной платформе. После много говорящей мне в отличие от других офицеров фразы: «Господа, все свободны, а Вас, капитан Аленин-Зейский, попрошу остаться», узнал много о своих умственных способностях, о недозволительном и легкомысленном поведении офицера Генерального штаба, спасителя и близкого знакомого, можно сказать, друга цесаревича, о выговоре, полученном генералом от адмирала Алексеева. Закончился всё тем, что до прибытия в Тяньцзинь был временно назначен на должность адъютанта при командире дивизии. И был послан привести свой внешний вид в соответствие с новой должностью. Как следствие, отправиться вместе с Санниковым на разминирование пути и моста не удалось. Попытался заикнуться об этом, но взгляда Анатолия Михайловича оказалось достаточно, чтобы не настаивать на своём. Хорошо, что за форму и внешний вид сильного выговора не получил. Кстати, надо найти Севастьяныча и переодеться. Судя по всему, моим боевым действиям на данном театре пришёл конец, придётся становиться добропорядочным, услужливым штабным офицером. Хорошо, что ненадолго. Максимум на неделю, а у генерал-губернатора Гродекова, надеюсь, удастся выпросить какую-нибудь живую должность. Ну, не паркетный я офицер. О карьерной лестнице думаю, но пока хотелось бы повоевать без большого начальства над душой, в которой я как был, так и остался в большей степени «группёром», то есть командиром группы специального назначения. Вот это моё!
