— Не могу сказать, что-то определённое, так как не владею информацией по этому вопросу, — ответил я Морозову.
— Извините, господа, но в последнее время императрица Цин наказывает, как тех, кто поддерживает боксеров открыто, так и тех, кто их преследует слишком энергично, как генерал Не. Между тем китайское правительство не принимает решительно никаких мер к ограждению иностранцев и препятствует им взять это дело в свои руки. Английский консул в Тяньцзине настойчиво требовал у правления Императорской Китайской железной дороги дать поезда для интернационального десанта, но пекинское правительство отказало в этом на том основании, что несколько станций сожжено, и поезда не смогут дойти до Пекина. Разве это не двойная игра, господа? — Рашевский, закончив говорить, резким движением опрокинул остатки виски с содовой в рот.
— Я думаю, что адмирал Сеймур наведёт порядок. Сил у него достаточно, — произнёс капитан Морозов.
— А я так не думаю, дорогой Виталий Викентьевич. Полковник Вогаку восемнадцатого мая сумел провести по железной дороге в Пекин международный десант из русских, французов, англичан, американцев и итальянцев и возвратился в Тяньцзин. Но это был последний поезд. Железнодорожный путь испорчен боксерами, дорога не восстановлена. Экспедиция адмирала Сеймура двадцать восьмого мая на трех поездах вышла в сторону Пекина. Вчера к ним вышел еще один поезд. И всё! Никаких сведений от них больше нет, — подполковник раздражённо прикурил папироску и продолжил. — Телеграфное сообщение с Пекином уничтожено боксерами. Телеграммы передаются кружным путем, причем китайские телеграфисты не принимают шифрованных депеш. Какая ситуация в Пекине в данную минуту невозможно сказать, но можно предположить, так как число боксеров растет гигантскими темпами, и восстание охватило всю Чжилийскую провинцию. Мятежники угрожают уже Пекину и Тяньцзину. Их количество уже превышает десятки тысяч. И что будет, если они в порыве ярости и фанатизма ворвутся в наши концессии?
— Сергей Александрович, неужели дела так плохи? Признаться в Шанхае всё спокойно, — Морозов с удивлением посмотрел на подполковника.
— Виталий Викентьевич, я только что узнал, что китайская императрица издала тайный указ по войскам, чтобы они никоим образом не вступали в бой с боксерами, а только осторожно заставляли их сборища расходиться. А что дальше — совместное выступление боксеров и китайских войск? Если это произойдет, то наши и другие европейские миссии в Пекине и Тяньцзине будут уничтожены. Как бы мы ни относились к боевым возможностям китайских войск и ихэтуаней, но нас слишком мало в Чжилийской провинции. В общем, сейчас может легко повториться тяньцзинская резня одна тысяча восемьсот семидесятого года.
— И что же делать? — как-то потеряно спросил Морозов.
— Позавчера адмирал Алексеев получил Высочайшее повеление о посылке в Пекин десантного отряда сухопутных войск с артиллерией. Вчера рано утром артиллерия, казаки, саперы и весь Двенадцатый Восточно-Сибирский стрелковый полк были посажены на суда: броненосцы «Наварин» и «Петропавловск», крейсер «Дмитрий Донской», канонерки «Отважный», «Гремящий», «Манджур» и «Бобр» и отправлены в Тяньцзин. Сегодня с утра они должны быть на месте.
— И каковы силы? — поинтересовался я.
— Экспедиционный отряд, под общим начальством полковника Анисимова и при офицерах Генерального штаба подполковниках Илинском и Самойлове, состоит из двенадцатого полка, четырёх орудий Второй батареи Восточно-Сибирского стрелкового артиллерийского дивизиона, Квантунской саперной роты и шестой сотни Первого Верхнеудинского казачьего полка. В двенадцать часов все суда эскадры, принявшие экспедиционный отряд, снялись с порт-артурского рейда, и ушли в Таку. Начальником эскадры был контр-адмирал Веселаго, — ответил Рашевский.
— Слава, Богу, — размашисто перекрестился Морозов. — Надеюсь, этих сил и десанта адмирала Сеймура хватит, чтобы подавить восстание.
— Хотелось бы господа, — подполковник задумчиво уставился перед собой. — Если боксеры упустили время для нападения на Тяньцзин, когда в нем еще не было наших войск, то, как бы и мы не потеряли времени, и не дождались того дня, когда китайцы, увлеченные боксерами, провозгласят священный поход против «заморских чертей». Вот тогда европейские державы будут вынуждены начать военные действия в полную силу. К чему это приведёт — трудно представить. Господа, вы прекрасно представляете, что возмущения на религиозной и фанатической почве всегда сопровождаются крайним упорством, жестокостью и необыкновенным кровопролитием. Я не сомневаюсь в окончательной победе соединенного европейского оружия, но если придется иметь дело с сотнями тысяч фанатиков, которым нечего терять, то, как бы не пришлось заплатить за победу очень дорогой ценой. Война с ордой диких изуверов опасна, как гидра, у которой на место одной отрубленной головы сейчас же вырастают две новых.
Слушая подполковника Рашевского, я краем глаза заметил через проём входа в кабинет знакомую фигуру. Повернув голову, я убедился, что не ошибся.
— Сергей Александрович, извините, что перебиваю. Господа, прошу вашего разрешения пригласить за стол моего старого знакомого, — я показал рукой на полноватого китайца, который в этот момент в зале ресторана распекал официанта.
— Так это же господин Тифонтай, — произнёс Рашевский. — Четырнадцатого мая он был на балу у адмирала Алексеева. Говорят, что он какой-то вновь пожалованный китайский генерал.
— А я слышал, что он хозяин этого заведения и многих других в Порт-Артуре и Дальнем, — внёс свою лепту Морозов.
Я чуть не поперхнулся от этих новостей, и, еле сдерживая улыбку, произнёс.
— Мне он известен, как хабаровский купец Цзи Фэнтай, который, получив российское подданство, стал Николаем Ивановичем Тифонтаем. Признаюсь, что нас связывают кое-какие личные дела, и я от него давно не получал, сильно ожидаемые мною, известия.
Признаюсь, что давно жду от него известий об одном важном для меня деле.
— Я думаю, не будет ничего зазорного, если господин Тифонтай посетит наш стол, — произнёс Рашевский, а Морозов согласно кивнул головой.
После этого я покинул стол и вышел в зал ресторана.
— Николай Иванович, очень рад вас видеть, — громко произнёс я в спину купца.
Услышав мой голос, Тифонтай замер, потом медленно повернулся. На его лице выражения менялись каждую секунду. Удивление, неверие, досада, что-то ещё. Вот только радости я не увидел.
— Тимофей Васильевич?! — купец сделал паузу. — Извините, если обратился непозволительно.
— Ну что вы, Николай Иванович, какие могут быть условности между старыми знакомыми. Прошу Вас к нашему столу, — я сделал приглашающий жест в сторону кабинета.
— Весьма благодарен, Тимофей Васильевич. Кстати, Вы получали моё последнее письмо по Гирину? Я его направил чуть больше двух месяцев назад.
— Вернее всего, мы с ним разминулись. Но зачем письмо, если есть человек, написавший его. Чуть позже расскажете, Николай Иванович.
