Я кивнул головой.
— Так вот, на самом деле меня зовут Елизавета Николаевна Оловенкова. Наш род известен с первой половины семнадцатого века в Орловской губернии. Я родилась в августе одна тысяча восемьсот пятьдесят седьмого года.
«Почти сорок три года, а по внешности и не скажешь», — подумал я, ошарашенный, полученной информацией.
В этот момент нас прервал официант, который получив заказ, буквально испарился, а Мария продолжила свой рассказ.
— Я и две мои старшие сестры закончили женскую гимназию в Орле, потом поступили друг за другом на фельдшерские курсы в Санкт-Петербурге. В семьдесят восьмом году все трое вступили в организацию «Земля и Воля», а после её распада в «Народную Волю». Принимали активное участие в подготовке покушения на императора Александра II. Меня арестовали в ночь с тринадцатого на четырнадцатое марта одна тысяча восемьсот восемьдесят первого года. Я имитировала психическое расстройство, и Санкт-Петербургским окружным судом была признана невменяемой ввиду психического заболевания, после чего отправлена на лечение в Казанскую психиатрическую лечебницу. Из неё я сбежала в восемьдесят втором году с помощью друзей из организации, снабдивших меня документами и деньгами.
«Охренеть и не встать. Вот это история! Камо женского рода», — подумал я, с всё возрастающим интересом слушая знахарку.
— За границу бежать не захотела. Вместо этого отправилась в Сибирь, а потом на Амур. Хотела затеряться. В Сретенске в гостинице, дожидаясь парохода, одну ночь прожила в номере с женщиной. Из её рассказов поняла, что после холеры она осталась одна, как пёрст и едет в Благовещенск, чтобы начать новую жизнь, надеясь на нехватку женского пола. Утром она не проснулась, судя по синему цвету лица, её хватил удар. Рискнула и поменялась с ней документами. А вскоре в станице Черняева появилась знахарка Марфа или Мария Петровна Соколова. Бабушка по материнской линии была знахаркой и ведуньей. Нам её внучкам передались её способности, поэтому и на фельдшерские курсы все направились. Но этот дар имеет и последствия для психики. Не каждый может выдержать, когда заглядываешь за грань, — грустно произнесла Мария. — С семьей и революционерами я полностью порвала. Думала, что так и проживу в станице знахаркой, пока не появился ты. Именно твой рассказ о пенициллине заставил меня уехать. В станичных условиях, я бы ничего не смогла сделать, да и знаний откровенно не хватало. Подалась в Томск, устроилась на курсы при университете, познакомилась с Павлом.
— Ты сказала, что супруг всё знает? — перебил я Марию.
— Только обо мне. Про тебя ему известно только то, о чем гудит Приморье.
— И как же он поверил в пенициллин?
Нас опять прервали. Подошедший с подносом официант, стал накрывать на стол. Едва он удалился, знахарка продолжила.
— Тимофей, когда, прибыв в Томск, начала изучать этот вопрос, сама не поверила, сколько есть информации и подсказок по этому вопросу. В начале семидесятых годов исследованием плесени одновременно занимались медики Алексей Герасимович Полотебнов и Вячеслав Авксентьевич Манассеин. Последний, изучив грибок Penicillium glaucum, подробно описал основные, в частности бактериостатические свойства зелёной плесени. Полотебнов, выяснив лечебное действие плесени на гнойные раны и язвы, рекомендовал использовать её для лечения кожных заболеваний. Его работа «Патологическое значение зелёной плесени» вышла в семьдесят третьем году. Но идея на тот момент не получила дальнейшего практического применения, — Мария замолчала, а потом продолжила. — Совсем недавно, в девяносто шестом году итальянский врач и микробиолог Бартомелео Гозио выделил из Penicillium микофеноловую кислоту — активную против возбудителя сибирской язвы. В девяносто седьмом году французский военный врач Эрнест Дюшен заметил, что арабские конюхи использовали плесень с сёдел, чтобы обработать раны на спинах лошадей. Работая с грибами рода Penicillium, Дюшен опробовал плесень на морских свинках и обнаружил её разрушающее действие на палочку брюшного тифа. Но и его работа не привлекла внимания научного сообщества.
— Интересно! Впервые слышу об этом. В моём мире пенициллин, как антибиотик начали использовать во времена Второй Мировой войны, кажется. Точно не помню. А у вас, как дела обстоят?
В этот момент Мария посмотрела за моё плечо, и я замолчал. Через несколько секунд к столу подошёл Павел Васильевич.
— Вы уже всё обсудили? Мне можно присоединиться? — несколько ревниво спросил он.
— Конечно, дорогой. Тимофей Васильевич, только что поинтересовался, как у нас обстоят дела с пенициллином, — с любовью во взоре произнесла Мария.
Бутягин сел за стол и в течение нескольких минут я внимательно выслушивал, как, благодаря судьбе, он встретился с Марией восемь лет назад, и она буквально «заразила» его ещё студентом идеей создания лекарства против множества болезней. После окончания университета с золотой медалью в девяносто третьем году он был оставлен работать в университете лаборантом под руководством профессора Судакова при кафедре гигиены. В том же году он и Мария поженились, а дальше семейный тандем приложил максимум усилий, чтобы при кафедре гигиены была создана бактериологическая лаборатория. По рекомендации Судакова Павел Васильевич в девяносто шестом году был направлен в Институт экспериментальной медицины в Санкт-Петербург на четыре месяца для изучения методов изготовления противодифтерийной сыворотки и других прививочных средств. По возвращению в Томск, им при активной поддержке жены была создана специализированная станция по выпуску противодифтерийной сыворотки, заведующим которой, а по совместительству и бактериологической лаборатории он и стал. Всё это время они активно работали с штаммами бактерий грибков Penicillium за свой счёт, но используя оборудование станции и лаборатории. Два года назад им удалось извлечь пенициллин и даже опробовать его действие на нескольких больных, признанных неизлечимыми. Результаты впечатляли, коллеги по университету дружно аплодировали, но по направленным в столицу документам на получение привилегий на изобретённое лекарство, вот уже год полное молчание.
В настоящее время у супругов Бутягиных на руках было пенициллина где-то на двести инъекций.
— Какой помощи вы от меня хотите? — спросил я, когда Павел Васильевич закончил свой монолог.
— Значит, Вы готовы нам помочь, несмотря на то, что узнали обо мне? — спросила Мария или Елизавета.
— Мария Петровна, я понимаю важность того, что вы создали. Поэтому ваши прегрешения молодости оставим на вашей совести. Единственно, посоветую в столицу и в те места, где вас смогут узнать лучше не ездить.
Бутягин поморщился и с осуждением посмотрел на жену, как бы пытаясь телепатически передать, что не надо было мне рассказывать эту историю. Я же продолжил:
— С пенициллином помогу всем, чем смогу. В первую очередь, деньгами. У меня сейчас есть на руках чуть больше пяти тысяч рублей, со счета смогу снять ещё столько же. В январе следующего года, думаю, сумма на счету от всех моих поступлений составит около сорока тысяч. Всё это я готов вложить в исследования и налаживание промышленного производства пенициллина. Двести инъекций — это невообразимо мало, нужны сотни тысяч, миллионы доз, — я сделал паузу, а потом, как в прорубь прыгнул. — Также готов воспользоваться своим определённым положением при дворе. У вас с собой копии документов, отправленных в министерство внутренних дел на получение привилегий от изобретённого лекарства и описание положительных случаев его применения?
