Я достал кошелёк, из которого извлёк золотой полуимпериал.
— Возьми, братец, на зубок сыну, раз на свадьбе, как обещал, не смог побывать.
— Спасибо, Ваше высокоблагородие. Как память хранить в семье будем. От отца к сыну, внукам и правнукам беречь завещаю. Вот Вам истинный крест, — казак истово перекрестился.
— Вот и хорошо. А здесь что делаете, приказный?
— Пока пятая и шестая сотни мобилизуются, то в разъездах, то, как сегодня при военном губернаторе посыльными службу несём, — почувствовав, как изменился на официальный мой тон, бодро отрапортовал казак, вытянувшись во фрунт. — Вам может помощь в чём нужна? Слухи о том, как китаезы наши пароходы расстреливали, по городу гуляют. И как вы им из ружей-пулемётов отпор дали, тоже гутарят.
— Подскажи-ка мне Журба, купцы Касьянов или Тарала в городе?
— Арсений Георгиевич в городе вчера точно был. Лично видел. Мы с его лабаза крупу для сотни получали.
— А где он теперь живёт? Он мне писал, что дом здесь купил.
— Сейчас всё устроим, Ваше высокоблагородие. Митька, — приказный развернулся к молодым казакам. — Дуй бегом на конюшню. Чтобы о двуконь здесь мигом был. Проводишь верхами Его высокоблагородие до дома купца Таралы и мухой назад.
Через пару минут, пока я у Григория узнавал новости об офицерах Амурского казачьего полка, Митька рысью подскакал к нам, держа в поводу ещё одну коняшку. По-другому, и не назовешь. Как-то за пять лет отвык я от лошадей таких размеров. В усадьбе для верхового выезда управляющий Сазонов недорого приобрёл для меня красавца дончака. По сравнению с ним, приведенный коник был похож на пони. Судя по длинной шерсти — якутская порода. Но как говорится, «дареному танку в дуло не смотрят», запрыгнув на коняшку и, поблагодарив Журбу, порысил за казаком, указывающего путь. За спиной успел услышать: «Вона он какой, Ермак! А я-то думал он саженного роста и кулаки как голова…».
Буквально через десять минут оказался в медвежьих объятиях Арсения. Заматеревший за те пять лет, что мы не виделись, Тарала превратился в крепкого, как дуб мужчину. Судя по всему, на месте он не сидел, а переходы с обозами по Приамурью и Китаю сделали из него настоящего сибирского первопроходца.
— Тимофей, как я рад тебя видеть! Или к вам теперь только Ваше высокоблагородие обращаться?! — улыбаясь и смеясь глазами, держа за плечи и отодвинув от себя, спросил Тарала.
— Дать бы тебе по сопатке за такие слова, да слишком рад тебя видеть, — рассмеявшись, мы вновь заключили друг друга в объятия.
Пройдя в дом, Арсений уже начал отдавать распоряжение прислуге готовить ванну и накрывать на стол, но я его остановил и обозначил проблему с Бутягиными и Беневской-младшей.
— Это не проблема, Тимофей. Касьянов с семьей убыл в Иркутск. Я жену с дочкой тоже с ним отправил. Неспокойно здесь. У него в доме и поселим. Думаю, Александр Васильевич, не будет против моего самовольства, тем более, я должен следить за его сохранностью. А там во флигеле только дворник-старик с женой остались.
— Арсений, как-то неудобно.
— А, ты, думаешь, что Александр Васильевич тебе бы отказал?! Или не поселил бы у меня дома, если бы он здесь остался, а я уехал?! В общем, никаких возражений. Твоих друзей поселим у Касьянова, а ты поживешь у меня. Возражения не принимаются! Кстати, а Мария Аркадьевна — это не дочь ли генерал-лейтенанта Беневского, помощника генерал-губернатора Гродекова?
— Она…
— Да, Тимофей Васильевич…, - Тарала удивлённо покачал головой. — А что, зятья генерал-лейтенантов, как правило, тоже становятся генералами. Не так ли, Ваше превосходительство?!
— Арсений!..
— Всё! Всё! Молчу! — шутливо прижал ладонь к губам Тарала. — Сейчас закажу выезд, возьмем еще извозчика и поедем за твоими друзьями.
В больницу мы приехали, когда там уже закончилось оказание помощи раненым с пароходов. Несмотря на возражение двух Марий и Павла Васильевича, которые хотели остаться в больнице на ночь, отвезли их в дом Касьянова, где передали, ошарашенных обстановкой купеческого дома, на руки дворнику Акиму и его жене, выполнявшей у купца на старый манер роль ключницы. Оставив Бутягиных и Беневскую наслаждаться достижениями цивилизации, отправились домой к Арсению, где меня уже ждал с багажом вездесущий Севастьяныч, умудрившийся как-то узнать, где я остановился, а также ванна, ужин и дружеская беседа, затянувшаяся за полночь.
От Арсения я узнал, что двадцать девятого июня из Благовещенска в Хабаровск ушли боеспособные роты второго и четвертого Восточно-Сибирских линейных батальонов, две сотни Амурского казачьего полка, обе батареи артиллерийской бригады, полевой подвижный и запасной госпитали. В городе боеспособных частей практически не осталось. Мобилизованные в первый и второй Благовещенские запасные батальоны практически не имеют вооружения и обмундированы, кто во что горазд.
— Арсений, как такое возможно?! Со мной немного информацией поделился полковник Кольшмидт. Он тоже не понимает действий губернатора Грибского. Когда мы шли мимо Сахаляня, я в бинокль рассмотрел позиции китайцев на той стороне. Их там как тараканов, а у нас город без защиты!
— Завтра я тебя познакомлю с одним человеком. У него на крыше дома установлен телескоп. Любит он на звёзды смотреть. Вот и посмотришь на китайский берег ещё ближе. Давай-ка ещё по одной за встречу, — опрокинув в рот рюмку чистой, как слеза водки, Арсений поставил её на стол и сумрачно посмотрел куда-то выше моей головы. — Знаешь, Тимофей, я не знаю ответа на твой вопрос. Наши китайские партнёры в один голос говорят о скором нападении на Благовещенск. В маньчжурском клине, где мы закупаем скот, почти никого не осталось. Все бегут в Китай, оставляя скот, птицу. Те, кто остались, смотрят на тебя, как через прицел. Я уже не доверяю своим китайским работникам. Из Харбина от нашего отделения идут тревожные сведения, за последние пару недель постоянные нападения на охранную стражу КВЖД.
Я посмотрел на свою рюмку, где был любимый мною вишнёвый ликёр, и отставил её в сторону. Дотянувшись до графина с водкой, я набулькал в фужер грамм сто и залпом выпил.
— Что-то на тебя не похоже, Тимофей.
— Знаю, Арсений. Но, давно так на душе не было тяжело. Ладно, я. Присяга обязывает принять мне смерть, защищая отечество. Но ты даже не представляешь, что случится, если ихэтуани ворвутся в город. Я видел в Таку, на пути и в самом Тяньцзине, что они творят. Ты не представляешь, они даже своих, кто принял христианство, не жалеют. Рубят головы и женщинам, и детям! Сжигают живыми! Фанатики! Звери!
— Это правда?!
— Арсений, ты знаешь, у меня своё кладбище уже за сотню перевалило. Я отнюдь не ангел, руки по локоть в крови, но то, что творят ихэтуани — это страшно!
— Хорошо, что своих отправил с Касьяновым. Ты, его не осуждай, Тимофей. У него двое внуков погодки. Дочка, Татьяна Александровна, с ними приехала прошлой осенью, что-то у неё с мужем в Томске не срослось. В общем, жена и дочь насели, буквально заставили уехать в Иркутск.
