— Бог с вами, Тимофей Васильевич! Какие расстрелы, — Батаревич судорожно перекрестился и продолжил. — Хорошо. Если возможно, проконтролируйте размещение китайцев на территории лесопилки, а я поеду к Мордину.
На лесопилку Батаревич приехал, когда за забор загоняли последних задержанных китайцев.
— Тимофей Васильевич, всё отлично! — полицмейстер просто лучился довольствием. — Павел Васильевич разрешил для переправы использовать любой материал, что есть на лесопилке. Даже обещал прислать свой буксир, чтобы ускорить сплав плотов по Зее.
Оставив полицмейстера организовывать массовый сплав китайцев на плотах, направился в город. Надо было где-то перекусить, увидеться с Бутягиными и Беневской, узнать, почему молчит наша артиллерия, договориться с Орфеновым, что бы на время заплыва «пятой колонны», перебросить для подстраховки в устье Зеи оставшиеся расчёты пулемётов, ну и уточнить счёт у снайперской команды. Такие вот первоочередные задачи и порядок их решения. Как говорится, «война войной, а обед по расписанию».
С учётом этого, заехал к Тарала и, как оказалось, угадал. Попал на обед прислуги. Арсения дома не было. Быстро умылся, побрился, переоделся в казачью форму, перецепил награды и ещё быстрее пообедал наваристыми щами с требухой из большого чугунка и свежеиспеченным хлебом.
«Вкуснота, да ещё горяченькое, — наслаждался я, отправляя в рот ложку за ложкой вкусного супа и откусывая ещё теплого хлеба. — Теперь готов трудиться день и ночь. Но поужинать также не помешало бы, определиться бы где».
Быстро договорился с кухаркой, чтобы она организовала судки с остатками щей, и ещё какой-нибудь снедью, да побольше всего. А её мужу сказал, чтобы тот закладывал тарантас Таралы, чтобы всё это отвезти в больницу общины сестёр милосердия. Почему-то была у меня уверенность, что с едой для персонала и больных там сейчас не очень хорошо. Всё это простимулировал финансово, вручив кухонной хозяйке трехрублевую банкноту.
С обстановкой в больнице я угадал. Как, оказалось, питался персонал и больные пищей, которую готовили в ближайшем трактире. Только вот тот вторые сутки не работал. Поэтому, то, что я привёз, пошло на ура. Горячее пошло на питание раненым, которых в больнице было пять человек, включая подполковника Кольшмидта. Персонал перекусил всухомятку, наделав бутерброды с ветчиной и колбасой, которых я привез достаточно. Чтобы поднять настроение медицинскому персоналу, научил медсестёр, есть «правильные», по мнению кота Матроскина, бутерброды. Как благодарность, увидел на их измученных работой, тревогой и бессонницей лицах улыбки. Немного пообщался с Виктором Бруновичем, который чувствовал себя для своей раны очень хорошо. Пересказал ему новости обороны города.
Потом пришла пора прощаться с милыми для меня людьми. Как-то так получилось, но за эти дни Бутягин, можно сказать, стал администратором-хозяйственником этой больницы, его супруга врачом по всем болезням, а шесть медсестёр, включая Машеньку, основным медперсоналом по уходу за ранеными. Пообещав Бутягину решить вопрос по питанию, поцеловал чуть дольше, чем остальным ручку Беневской, что заставило ту мило покраснеть, отправился к военному коменданту.
У Орфенова пробыл не долго. Георгий Михайлович выделил из своей казны деньги на питание для больницы по нормам для больных и персонала. Для Бутягиных и Беневской по офицерским нормам. А я пообещал ему, что договорюсь с кухаркой купца Таралы о готовке пищи, а с её мужем о доставке еды в больницу. Наша артиллерия не стреляла, как объяснил комендант, потому что готовили укрепленные позиции для орудий, устраивали наблюдательные пункты на соборе и пожарной каланче, тянули телефонную линию, составляли карту огня, намечали реперные точки. Ближе к вечеру проведут пристрелку. Резерв с пулемётными расчетами в устье Зеи подполковник разрешил забрать и был очень рад новости о сплаве китайцев на их берег.
Только прибыл на позиции казаков, тут же нарисовался Хохлов.
— Ваше высокоблагородие, я там вам пообедать припас, — произнёс денщик, показывая в сторону оврага, где казаки организовали что-то вроде кухни и столовой.
— Спасибо, Севастьяныч, я у Таралы пообедал. Так что съешь обед вместо меня или кому предложи, если сам сыт. И вот ещё, — я открыл офицерскую сумку и достал из неё завернутый в чистую холстину небольшой свёрток. — Держи, я тут для тебя несколько бутербродов с ветчиной сделал. До вечера на такой жаре закиснут. Так что надо немедленно их съесть.
Хохлов взял свёрток в руки, а в его глазах блеснули слёзы.
— Благодарствую, Ваше высокоблагородие.
— Давай быстрее обедай. Я тут сейчас инструктаж проведу с расчетами. И нам надо будет выдвигаться к устью Зеи. И, кстати, где якуты, и какой у них счёт?
— Ушли обедать. У отца уже почти два десятка. Все наглухо. Старший сын пятерых подстрелил, троих точно насмерть. Младший только двоих. Отец ему запретил больше стрелять. Патронов много тратит впустую. Да и китайцы перестали по берегу свободно разгуливать. В траншеях прячутся, — отрапортовал Севастьяныч и направился обедать, а я проводить инструктаж.
Когда солнце начало клонится к закату, наш небольшой отряд с шестью пулемётами расположился в устье Зеи на полуострове, который в моём мире образует затон имени Ленина, на том месте, где стоят очистные сооружения. Быстро оборудовали позиции для стрельбы лежа и стали ждать.
Вскоре сверху Зеи показался буксир «Бурлак», тянувший за собой длинную вереницу плотов, которые были куда шире, чем предложил я, и вмещали больше ста человек. Течение Зеи и Амура позволяло пройти по фарватеру таким большим сооружениям. Видимо, опытные плотогоны предложили такую конструкцию.
Буксир прошёл мимо нас и вошел в течение Амура. Плоты потянулись за ним, а на полуострове появились казаки и вооруженные ополченцы, сопровождавшие по берегу этот караван. По зазейскому берегу также шли казаки и ополченцы. Когда три четверти плотов были уже в Амуре, со стороны Сахаляня китайцы открыли ружейную стрельбу, а потом загрохотали орудия. Рядом с буксиром встало несколько водяных столбов.
В бинокль я увидел, как один из матросов буксира отрубил на корме пару канатов, прикреплённых к первому плоту. После этого буксир начал разворот, чтобы уйти назад в Зею. Между тем снаряды начали рваться рядом с плотами, на которых началась паника. Люди начали падать в воду. Стрельба с китайского берега нарастала.
— Ваше высокоблагородие, они, что своих расстреливают? — повернув в мою сторону голову, спросил, лежащий за пулемётом Журба.
— Я вижу то же самое, что и вы все. Да, расстреливают!
Казаки на позициях загомонили, поминая по матери узкоглазых и их происхождение от различных животных.
С последних плотов, находящихся ещё в Зее, китайцы, умеющие плавать, начали прыгать в воду и плыть на наш полуостров и зазейский берег.
— Что с ними делать будем, Ваше высокоблагородие?! — указывая на пловцов, вновь спросил меня Журба.
Я смотрел на китайцев, пытающихся вплавь добраться до полуострова, и не мог отдать приказ на открытие огня по ним. Афганистан и Чечня многое во мне изменили, так же, как и та боль, которую причинили мне хунхузы в этом мире. Но отдать приказ на расстрел беспомощных людей, я не смог. При этом понимал, что среди них могут быть сочувствующие ихэтуаням, и они способны ударить в спину в самый неподходящий для нас момент. Прикинув, что к нам на полуостров плывет не больше сотни китайцев, отдал приказ не стрелять.
