— С тех пор как я взял вас на работу, мисс Маунтбаттен, все идет не так, как я рассчитывал.
— Попытайтесь стать позитивным. Розамунда и Дейзи — девочки, обладающие смелостью, умом и находчивостью. Даже если удастся выбить из них страсть к проказам — хотя подозреваю, что розги сломаются первыми, — это станет для них трагедией.
— О да! Вот уж действительно — трагедия!
Ее не ввела в заблуждение его ирония. Алекс заметила в нем тщательно скрываемую нежность, которую он испытывал к своим воспитанницам. Если бы они были ему безразличны, Чейз не стал бы так беспокоиться о них.
— Они всего лишь дети. У них совершенно естественное любопытство к миру и желание учиться. Им всего-то нужно одобрение и свобода для реализации собственных интересов. Разве вам безразлично их умственное развитие?
— Меня главным образом заботит то, как исправить их поведение. Они должны научиться достойно вести себя в обществе. Моя обязанность как опекуна обеспечить Розамунде и Дейзи безопасную и комфортную жизнь в будущем, а для этого они должны удачно выйти замуж.
Алекс вскинула брови.
— Так же удачно, как поженились ваши родители?
— О, я сделаю все, чтобы у них это получилось лучше, чем у моего отца. Хуже вряд ли получится. Но что делать, английская аристократия живет по таким вот законам.
— Может, английской аристократии следует постараться, чтобы поменять все к лучшему?
Чейз насмешливо улыбнулся.
— Я польщен, раз вы считаете, будто в моих силах изменить мир.
— Вы не сможете изменить мир, — улыбнулась в ответ Алекс. — А вот Розамунда и Дейзи смогут это сделать. Если дать им шанс, разумеется.
— Пусть так. — Он придвинулся ближе. — А как вы собираетесь изменить мир, мисс Маунтбаттен?
— Ничего не могу сказать вам на это, мистер Рейно. В настоящее время я занимаюсь небесами.
Он смотрел ей в глаза целую вечность, потом театрально вздохнул.
— Я был убежден, что нанимаю на работу чопорную мегеру. А теперь узнал, что вы поразительная, храбрая, интересная.
«Что ж, — подумала Алекс, — эта глупая песня в моей голове сложится из новых слов».
Запинаясь, она произнесла:
— Мне хотелось бы, чтобы вы не говорили таких вещей.
— Мне хотелось бы, чтобы вы не заставляли меня думать о таких вещах. Так что мы квиты.
— Нам нужно догнать девочек.
— Да, нужно.
И оба не двинулись с места.
Алекс покусала губу.
— Вместо этого мы собираемся поцеловаться. Я права?
Он заключил ее в объятия.
— Да, собираемся. Бы чертовски правы.
Глава 14
Чейз целовал ее с отчаянной страстью человека, которого через минуту поволокут на виселицу, стискивал в объятиях, мычал, впечатывал спиной в стену. Потом накрыл ладонями ее груди — теплые, изящно округлые. И испытал то же чувство томления, что и вчера. Она возбуждала его, чертовски возбуждала! Целуя Алекс в шею — невероятно красивую и стройную, — он спустился ниже и остановился, только когда наткнулся губами на воротник жакета.
Чейз испытал мучительный укол совести. Многие думали, что он человек бессовестный, но это было не так. Совесть у него имелась, но была спрятана где-то очень глубоко.
Он услышал голос совести — вопль! — именно сейчас.
А потом Алекс выгнулась, чтобы груди теснее легли в его ладони, и тихо, умоляюще простонала.
Совесть? Какая еще совесть? Запри решетки тюрьмы на замок и выброси ключ в Темзу.
Господи, это Тауэр оказал на Чейза такое воздействие!
Бесчестье и позор, копившиеся веками, словно носились в воздухе. Призраки узников звенели своими кандалами. Он ощущал отголоски многовековых страданий. Тяжесть вины. Сокрушительное раскаяние. Голод, тоску и мучительное одиночество. Все те жуткие эмоции, которые брали его в плен по ночам.
Вот уже несколько лет Чейз был заперт в своей одиночной камере. И очень часто, сжимая в объятиях очередную пассию, чувствовал, что она — единственный шанс вырваться на свободу.
Но сейчас… все было по-другому. Александра была другой. Этот миг ему ни за что не захотелось бы вымарать из памяти. Наоборот! Пусть образ их сплетенных тел останется высеченным в камне среди всех этих имен, дат, цитат из Библии как свидетельство того, что время нельзя уничтожить.
Как она недавно сказала? «Нам всем хочется, чтобы о нас помнили». Что ж, Чейз не станет изобретателем фаэтона на паровой тяге. Монументов в честь его героических подвигов тоже не воздвигнут. Он не произведет на свет детей. Но если после него в памяти Алекс останется это объятие, он с гордостью отнесется к нему как к своему наследию.
На этом месте в 1817 году мистер Чарлз Рейно одарил мисс Александру Маунтбаттен самым страстным, самым эротичным, пробирающим до костей поцелуем. И пусть это будет зафиксировано в письменной истории человечества.
Безостановочно целуя, он приподнял ее и, прижимая к стене, раздвинул ей ноги своими бедрами. Она смотрела на него, грудь тяжело вздымалась, глаза потемнели от желания.
Просунув руку между ними, он нашел пуговицы на ее жакете и принялся расстегивать, освобождая одну за другой. Это было сделать легко, и он знал почему. У нее имелся один-единственный жакет, и она так часто его надевала, что пуговичные петли на нем, растянулись. Такое явное свидетельство ее бедности многие мужчины с его положением в обществе восприняли бы как позволение свободно добиваться ее расположения, но Чейз относился к этому по-другому. Когда он расстегнул последнюю пуговичку, то испытал лишь стремление защитить Александру.
Она заслуживала лучшего. Молодая девушка из социальных низов постоянно сталкивается с разного рода опасностями, и этот старенький жакет является для нее каким-никаким щитом. Чейзу захотелось сорвать с нее эту одежонку и предложить себя в качестве защиты.
Чейз мало на что годился, но встать стеной между ней и окружающим миром — на это его бы хватило.
Он положил ладони ей на грудь поверх тонкого муслина, из которого было пошито платье, нашел соски и принялся ласкать большими пальцами, пока они не затвердели.
— Чейз!..
Умоляющие нотки в ее голосе лишь раззадорили его. Сунув руку под жакет, он пробрался под муслиновое платье, стянул с плеча один рукав. Это позволило ему проникнуть под жесткий корсет, а потом и под полотняную рубашку. Ловким движением он приподнял грудь, высвобождая из корсета.
Ресницы ее закрытых глаз трепетали. Алекс прикусила губу, чтобы не застонать. Чейз был бы не прочь услышать стон или легкий возглас наслаждения, но и это молчание было потрясающе эротичным.
Затаив дыхание, он держал нежную тяжесть грудей в своих руках. Осторожно, как сокровище. Под его рукой сердце Алекс билось, как у птахи.
