С другой стороны, Савицкому нужно, чтобы он говорил, значит, он даст ему отдышаться. А тогда мы еще посмотрим… никогда не нужно отчаиваться…
– Не надейся! – процедил Савицкий, отходя в сторону. – Ты мне все скажешь! Я знаю, как развязать язык такому, как ты! Боль – ключ к любому секрету!
Он повернулся к своему подручному и добавил:
– Присмотри за ним, я сейчас вернусь, только прихвачу кое-что… и не позволяй ему говорить!
Он ушел в ту часть комнаты, которую доктор не мог видеть. Хлопнула дверь – должно быть, Савицкий куда-то вышел. Этим нужно было воспользоваться, другого момента может не быть…
Доктор Костаки глубоко вздохнул и попробовал голос.
Он был еще хриплым, но вполне отчетливым.
– Послушайте… – начал он вполголоса.
– Не собираюсь ничего слушать! – резко перебил его «полицейский». – Я знаю про твой гипноз…
– Да не бойтесь вы, при чем тут гипноз! Я вас только хочу предупредить, это очень важно!
– Не слушаю!
– Да ради бога! Просто имейте в виду – это ведь подвал, правда? А в подвалах всегда большая концентрация углекислого газа. От нее человека клонит в сон, у него начинают слипаться глаза…
Доктор вполне овладел своим голосом, он говорил уверенно, властно, убедительно.
– Начинают слипаться глаза, руки и ноги становятся тяжелыми, словно наливаются свинцом…
Фальшивый полицейский застыл, словно статуя, глаза его остекленели. Костаки перевел дыхание и продолжил:
– Вы спите, но при этом все еще слышите мой голос. Только мой голос. Вы слышите его, и вы ему подчиняетесь. У вас больше нет собственной воли. Вы сделаете все в точности, как я скажу… как только я произнесу слово «апельсин»…
Дверь за спиной доктора Костаки скрипнула, раздались приближающиеся шаги. Появился Савицкий. В руках у него была электрическая дрель.
– Ну вот, сейчас ты у меня заговоришь! Ты мне все расскажешь, уж поверь мне!
Он подошел к Костаки, окинул его оценивающим взглядом и включил дрель. Резкий, пронзительный звук разнесся по комнате предвестием страдания.
– Ну, даю тебе последний шанс. Скажи, где она сейчас. Тогда ты можешь избежать боли. Страшной боли. – Савицкий выразительно взглянул на воющую дрель.
– Апельсин, – проговорил доктор Костаки.
– Что? Какой еще апельсин? – недоуменно переспросил Савицкий.
И в ту же секунду к нему сзади подскочил его подручный и всадил в бок тяжелый десантный нож.
Савицкий ахнул, попятился, развернулся, уставился на подручного. Тот стоял перед ним с растерянным и ошарашенным видом, сжимая в руке окровавленный нож.
– Ты… ты что… – выдохнул Савицкий.
Он шагнул вперед и ткнул своего взбунтовавшегося помощника дрелью в глаз. Тот дико заорал, выронил нож. Колени его подогнулись, и он упал на цементный пол. Савицкий сделал еще один шаг вперед и тоже свалился, как скошенный сноп.
Доктор Костаки перевел дыхание и сполз на пол. Он подобрался к окровавленному ножу, чтобы перерезать скотч, которым были связаны его руки. Через несколько минут он смог освободить руки, дальше пошло легче, и скоро он полностью освободился.
Он бросил последний взгляд на два трупа и поспешно вышел из помещения.
Он помнил, что в кабине лифта сработал датчик – значит, нужно как можно скорее попасть в клинику…
Не прошло и часа, как он добрался до клиники, спустился на нижний этаж и торопливо прошел по коридору.
То, что он увидел, потрясло его.
Дно колодца было усеяно осколками замерзшего хитина. Кто-то побывал здесь раньше его и открыл вентиль баллона с жидким азотом.
Костаки спрыгнул на дно колодца, пролез по короткому туннелю, вошел в коридор и открыл дверцу шкафа с документами.
И она легко открылась.
Одна полка в шкафу был пуста.
Это грозило ему серьезными неприятностями.
Но тут он вспомнил еще кое-что. Здесь же, в этом подземном коридоре, был какой-то сейф. Этот сейф манил и волновал его. Он знал, что в нем хранится какой-то бесценный артефакт, и как-то привел сюда опытного медвежатника, большого специалиста по самым редким и сложным сейфам. Тот осмотрел дверцу сейфа и сказал Костаки, что без ключа не стоит и пытаться его открыть – в таких сейфах обычно предусмотрена специальная система, которая уничтожит сам сейф и все его содержимое при попытке взлома.
Доктор Костаки принял эти слова к сведению и не пытался взломать сейф, но сделал все, чтобы к нему не мог подобраться никто посторонний. А сам, используя все свои связи, пытался найти ключ к нему.
Сейчас он подошел к сейфу и увидел, что дверца его открыта, а сам сейф пуст.
Машина подъехала к нашему дому и остановилась. Карпов заглушил мотор, и тут ему кто-то позвонил.
Мы сильно задержались, поскольку отвозили щит в одно такое место…
Карпов велел мне забыть этот адрес, тем более что щит там не задержится. И вот теперь ему, надо думать, сообщили, что щит отправился по назначению, потому что на лице его проступило явственное облегчение.
Я стояла рядом с машиной и ждала, когда он закончит разговор. Вдруг из Катькиного магазина донесся звон бьющегося стекла и истошный женский вопль:
– Помогите! Убивают! На помощь!
Я, не раздумывая, на чистом рефлексе бросилась в магазин.
Катька сидела на полу посреди магазина со странным выражением лица. Никто ее не бил, никто не грабил. Вообще, на первый взгляд в магазине, кроме нее, никого не было. На полу рядом с ней стоял ящик минеральной воды. Одна бутылка была разбита.
– Кать, ты чего? – спросила я удивленно. – Тебе плохо, что ли? У тебя голова закружилась?
– Извини, – проговорила она смущенно.
– За что?
И тут я перехватила ее взгляд, направленный куда-то за мою спину. Я резко обернулась.
У меня за спиной, возле двери магазина, стоял доктор Костаки.
Он выглядел не таким лощеным господином, как обычно, – седеющие волосы растрепаны, на щеке ссадина, некогда стильный твидовый пиджак помят, один рукав даже порван. Но взгляд был такой же властный и завораживающий, как всегда. И направлен был этот взгляд прямо в мою душу.
– Сейчас ты погрузишься в транс, – проговорил он уверенно. – Ты будешь слышать только мой голос и будешь делать только то, что я тебе прикажу. Ты будешь послушно исполнять мою волю.
Я хорошо помнила этот голос. Сколько раз я слышала его! Сколько дней, недель, месяцев он внушал мне чужие мысли, чужие чувства, чужие воспоминания! Да что там – он внушил мне чужую жизнь! До сих пор я была его подопытным кроликом, его игрушкой, его послушной марионеткой. До сих пор я безропотно выполняла каждый его приказ.
