Александр Тиунов после окончания школы был оставлен в Талашкине как резчик по дереву. Сейчас ему было пятнадцать лет. Он продолжал пока жить во Фленове, в интернате, но уже получал неплохую зарплату за свой труд в мастерской.
Савося был из самых способных учеников Малютина. Он проявил себя не только талантливым резчиком, но и расписал уже две балалайки – по рисункам Врубеля и Малютина. Княгиня тоже была очень довольна им.
Когда Лидин изложил ей свой план по спасению врубелевского холста, она сразу вспомнила про Тиунова – подросток справится с заданием, да и порядочен он, не использует свое знание во вред. Как музыкант Савося особенно больших способностей не проявлял, но в балалаечном оркестре Лидина, наряду с другими талашкинцами, играл. Сейчас он держал в руке зачехленную балалайку.
– Нет-нет, репетиции сегодня не будет. Я отменил. Положи балалайку. Я по другому поводу тебя позвал – хочу, чтобы ты оценил эту неоконченную картину.
И Лидин пригласил подростка пройти к холсту. Час назад музыкант закрепил врубелевский холст на мольберте у себя в комнате. Разрез на холсте был зашит. Работу эту еще утром княгиня поручила одной из лучших талашкинских вышивальщиц. Савося смотрел на картину внимательно и довольно долго.
– Это Врубель Михаил Алексанрович писал, – сказал он уверенно. – Как, однако, изменился колорит! Свет появился. А раньше все было темно.
Он замер перед холстом в благоговении. Демон с сияющим лицом, преодолевая земную тяжесть, расправлял крылья…
– Я хочу, чтобы мы с тобой спасли эту картину, – прервал молчание Лидин. – Ты, наверно, слышал, что Михаил Александрович умом тронулся. Вчера себя жизни лишить хотел. Сегодня стало лучше, однако теперь новая беда – картину порезать хочет, ищет ее везде. Я унес от греха подальше. Мария Клавдиевна велела написать сверху другую, тогда он ее не найдет. Верхний слой краски потом снять можно будет, когда пройдет безумие у Врубеля. Саша, ты ведь хорошо рисуешь, сможешь сверху по врубелевской живописи написать пейзаж какой-нибудь?
– А так нельзя спрятать? Заховать куда-нибудь?
– Нельзя. Он найдет, да и холст помяться может, неизвестно, сколько ему валяться. Мы картину в рамку возьмем, повесим, как положено, аккуратно. А когда выздоровеет Врубель, вернется из лечебницы здоровый, пригласим его опять сюда, да и снимем верхний слой. Вот тебе краски, кисти. Рисуй!
Юноша в нерешительности остановился перед мольбертом.
– А что рисовать?
– Что хочешь. Попроще что-нибудь. Ну, хоть Большое озеро Талашкинское, что за господским домом, в парке. Сможешь по памяти?
– Смогу.
Сашка взял кисть. Робея, развел краску на палитре…
– Рисуй! Я уйду, чтобы тебе не мешать. Позови меня, когда кончишь.
К вечеру этого тяжелого дня Василий Александрович вместе с княгиней Тенишевой пришли смотреть на результат. Подошла и жена музыканта.
Усталый Савося отошел от мольберта. На холсте зрители увидели наивный пейзаж начинающего художника.
«Однако художник не без способностей», – с удовольствием отметила про себя Тенишева. Пейзаж, написанный по памяти и так быстро, тем не менее удачно передавал ощущение раннего утра. Утренняя дымка покрывала все легким флером. Большое озеро в окружении парковых деревьев, едва заметная ряска возле берега, свесившаяся в воду высокая трава. А на заднем плане, не сразу заметный, – лебедь, сияющий белизной, красиво изогнувший к воде длинную шею.
– Что ж… молодец, Саша. Хорошо сделал. Кажется, и впрямь надо тебя живописи учить. Я об этом подумаю, – сказала Мария Клавдиевна. – Сам и рамку теперь вырежи, в общежитии для девочек повесим. Там посторонних глаз не много. И Врубель туда уж точно не пойдет. А подпись твоя где ж?
И юноша приписал в правом нижнем углу совсем меленькими буковками: Савося Т.
Глава 11
Потапов и другие
Имя художника Александра Тиунова и Мила, и Леля, конечно, хорошо помнили с детства. Это был известный художник-соцреалист, лауреат Сталинской, а потом и Государственной премии. Умер где-то в начале шестидесятых. В детстве и юности они часто видели его репродукции в журналах: «Товарищ Сталин принимает парад», «Семен Буденный с пионерами», «Агроном на колхозном поле», «Новая квартира».
– Реставратор – его правнук? – с удивлением переспросила Мила.
– Да. Сам-то он, конечно, прадеда не помнил, не застал уже. Сашина мать была внучкой знаменитого художника. Сашино детство проходило на даче на Николиной горе – ее когда-то прадеду дали от Союза художников. И назвали Сашу, кстати, в честь знаменитого прадеда.
– Так-так, – сказала Леля, – а он значит, по стопам прадеда и пошел? Почему он выбрал профессию реставратора?
– У них в семье все интересовались живописью, имели к ней отношение. Саша очень интересно рассказывал про свое детство, про семью. Дед его по матери (это сын художника) был искусствоведом, а мать – художником-графиком. Она, кстати, за реставратора замуж вышла. У Саши отец реставратор, довольно известный – Леонид Красухин. Родители его были всегда вполне прогрессивные. Дети «оттепели». У них в семье считается, что талант прадеда был загублен необходимостью писать советский официоз.
– А кто ж его заставлял?! – усмехнулась Леля. – Мог не писать официоз, не все писали!
– Ну, не у каждого же получится противостоять… – возразил Костя. – Тем более этот прадед, кажется, искренне верил в советскую власть. Он был из крестьян. Кстати, отсюда, из Талашкина! Он первоначальное образование в тенишевской школе получил! Потом, после революции, в Москву поехал учиться. Отсюда и Сашин интерес к храму.
– Как интересно! – воскликнула Леля.
– Что это вам интересно, Елена Семеновна? – рядом с их столиком стоял Потапов.
– Присаживайтесь, Порфирий Петрович! Кофе с нами не выпьете? – обратилась к нему Мила.
– Спасибо. Только пил. Но в такой приятной компании выпью еще чашечку.
Леля повернула голову. Анисина и Демина уже не было в кафе.
– Друзья ваши ушли?
– Ушли. А я вот знакомых хороших увидел… – продолжал Потапов. И не без ехидцы добавил: – Поедете сегодня в Смоленск, Елена Семеновна, или решили здесь отдохнуть?
– У меня отпуск. Я к Миле на недельку приехала, – ответила та, потаповской иронии как бы не замечая.
– Извините, у вас, видно, занимательный разговор был, а я прервал, – вернулся к теме Потапов.
– Действительно занимательный. Костя вот говорит, что у убитого были талашкинские корни, – пояснила Леля. – А вы что, тоже решили здесь отдохнуть?
– Меня Анисин на недельку пригласил, рыбку половить. – Потапов опять усмехнулся. – Кстати, про талашкинские корни потерпевшего он мне тоже рассказал. Тут в поселке это всем известно: реставратор третий год ездит сюда. Прадед его, известный советский художник, из тенишевских школьников был. Тем более за день до смерти интервью потерпевшего было опубликовано в «Рабочем пути». И он там о знаменитом прадеде сам рассказывает.
