Анна Погосская, управляющая принадлежащим княгине Тенишевой магазином народных промыслов «Родник» в Москве, отправила на адрес княгини письмо, в котором ее же, княгиню, всячески поносила! Она перепутала адреса, и Тенишевой пришло письмо, адресованное какой-то родственнице.
Вот цена их лести! Кому же верить? Но хуже всего то, что последующая проверка в магазине вскрыла факты воровства. И это случилось в хорошие времена. А теперь? Что ж, это был ей урок: надо меньше доверять людям.
Киту, в отличие от Мани, и тогда не смеялась. Тенишева же упорно хотела видеть в своем окружении друзей и единомышленников…
Теперь многое изменилось. Уже давно и Маня не пытается установить дружеские отношения со служащими Талашкина, не лезет им в душу. Ну и что, если не совсем понятны? Работали бы хорошо и не воровали, а больше ей от них ничего не нужно! Так вот теперь стало. Мария Клавдиевна тяжело вздохнула.
А ведь все эти годы мастерские в Талашкине развивались прекрасно, с большой выгодой для крестьян. Малютин еще год назад уехал в Москву, зато пришли не менее ценные для Талашкина преподаватели прикладных искусств – Бекетов и Зиновьев. Как хорошо, что ей удалось их найти! Из первых выпускников школы также выделились прекрасные резчики по дереву, вышивальщицы… Теперь они трудились в талашкинских мастерских, неплохо зарабатывали. Остальные выпускники ушли кто на хутора, кто просто в свои дворы, они успешно занимались сельским хозяйством, используя полученные в школе навыки.
Да и не обучавшимся в школе крестьянам окрестных деревень стало легче жить: зимой, в отсутствие крестьянских работ, женщины вышивали по образцам, которые им выдавались в мастерских, это был для них неплохой приработок. Среди мастеров имелись очень талантливые. Вот, например, Саша Тиунов, из первого выпуска. Она даже помнила, как взяла его в школу! Юноша до сих пор ей благодарен. Он очень талантливый резчик, но ведь и живописец получится из него незаурядный, если дать ему соответствующее образование.
Надо будет послать его учиться живописи в Париж. Это давний ее замысел, и она обязательно его осуществит, как только жизнь вернется в прежнее, нормальное русло.
Поскорей бы уже нормализовалась политическая обстановка. Народ неспокоен. Даже в школе появились настроения недовольства, какие-то кружки, прокламации…
Княгине очень не нравились младшие братья жены директора, Панковой. Они подолгу жили у сестры, лето проводили здесь всегда. Сам Панков не вызывал ее раздражения. Панков был человек не самый приятный, но свое дело знал. Он вел класс пчеловедения. Был человек разумный, сдержанный. Однако его жена постоянно ссорилась со всеми, а главное – ее братья не вызывали симпатии у княгини. Один – недоучившийся гимназист, второй – вечный студент. Фамилия их была Луневы. Они все время околачивались в школе, носили ученикам прокламации. Особенно подружился с ними Прошка Хамченко.
Этот великовозрастный школьник постоянно провоцировал и учеников, и учителей на нехорошие поступки. Выгнать его у княгини рука не поднималась – два месяца осталось до окончания школы. Пусть уж закончит. Плохо только, что он влияет на остальных – некрепких духом, как Саша Тиунов.
«Или этот новый учитель – Трубников, – вспоминала княгиня. – Его влияние на школьников пагубно. Он шепчется с учениками по углам, настраивает их против меня. Учит их не убирать за собой – мол, они ничего не должны. А как же навыки хорошего хозяина?»
И она не могла от этого учителя избавиться: не уезжал, несмотря на ее просьбы удалиться от школы.
Легкий на помине Саша Тиунов в эту минуту шел на квартиру Трубникова. Учитель собирал кружок учеников под предлогом игры на балалайках. Однако балалайки мало занимали членов кружка. Там велись беседы о политике, читались прокламации. В этот раз бывший гимназист Иван Лунев, брат жены Панкова, рассказывал, как обманывает их, школьников, так называемая «меценатка» Тенишева. Она считает себя очень доброй, потому что отдает на школу, на проживание сирот, малую толику принадлежащих ей несметных богатств. Школьники должны понимать, что ее «благодеяния» – сплошной обман. Разве справедливо, что она живет во дворце, что у нее дома в Петербурге и Париже? Кто она такая? Она должна отдать им, школьникам, крестьянам, народу вообще, все свои богатства, а не какие-то крохи. Она хочет отделаться крохами! Нет, надо поделить все поровну!
– Люди должны жить одинаково, – вторил ему Прохор Хамченко. – Мы должны взять власть в свои руки – для начала хотя бы здесь, в Талашкине! И все отобрать у хозяев. Тогда настанет справедливость.
Саша уже давно посещал этот политический кружок. Артюшка пришел с ним один раз и сказал, что ему скучно – «непонятно они говорят». А Саше было понятно. «Что тут непонятного, – пытался он объяснить Артюшке. – Одним все, а другим ничего! Это ведь несправедливо!» Артюшка мотал головой: «Но ведь княгиня старается для нас… Тебя, меня, еще многих за свой счет содержала! Научила ремеслу, так что не пропадем теперь! Крестьянам сколько помогает: и работу дает, и так может деньги дать, если кому плохо! Никогда не отказывает в помощи, если несчастье какое! За что они ее ругают?!»
Савося не мог объяснить, в чем неправда, но с Артюшкой был не согласен. Тиунов тоже хорошо относился к Марии Клавдиевне, был ей благодарен за то, что взяла его в школу, выучила, содержала его, сироту, несколько лет за свой счет. Но вот Прошка, учитель Трубников, гимназист Лунев говорят, что для нее это крохи, что она должна ему больше… И они правы: у нее же очень много денег, для нее это мелочь – ему помочь! Она должна всем поделиться! Если бы у него были такие деньги, он поехал бы в Париж учиться живописи. Крестьяне живут в низеньких, крытых соломой хатках, а у нее большой дом… Почему? Нет, несправедливо.
Артюшка молчал, не находил, чем возразить, но на сходку в другой раз не захотел пойти. При своем мнении, значит, остался.
– Настало время конкретных дел, – говорил Прошка. – Вы знаете о поджогах?
Да, конечно, Саша знал: теперь редкий день обходился без пожаров в округе. Говорили, что поджигают специально.
– Мы должны устроить поджог и у нас в Талашкине. Для начала не дом. Мы просто напугаем княгиню. Подожжем два сарая с сеном, возле конюшни. Сена пока в них мало, так мы дождемся, когда сено все перенесут в сараи, и тогда подожжем. То-то будут факелы!
– Возле конюшни нельзя, – робко возразил кто-то, – там лошади заперты, могут загореться.
– Если лошади сгорят – еще лучше, – сказал учитель Трубников. – Они выписывали этих лошадей из Англии за большие деньги, они этих лошадей хорошо кормят и ухаживают за ними. Им лошади дороже крестьян. Если и сгорят лошади – тем лучше. Пусть княгиня понимает, что наши намерения самые серьезные. Пусть ей страшно будет.
Глава 16
Первый подозреваемый
Демин проснулся от стука в окошко. Солнце уже вовсю светило – часов девять, значит. Взглянул на часы, которые рядом на тумбочке лежали, – точно, пятнадцать минут десятого.
