– А тебе бы этого хотелось? – тихо спросила Айрис, приближаясь к нему.
Она опустилась на пол, садясь у его ног, нарочно занимая такое положение, чтобы смотреть на него снизу-вверх.
– Хотелось бы быть со мной грубым? Жестоким? Настоящим мужиком? Да, Дойл? Ты рад видеть меня тихой и покорной у своих ног? Такой, как сейчас?
Пальчики её игриво и провокационно, скорее даже наглядно, чем ощутимо, заскользили по внутренней стороне бедра Дойла, от колена – вверх.
Перехватив её кисть он рывком подтянул Айрис к себе:
– Грубым и жестоким с женщинами я быть не люблю.
Подхватив её с пола словно пушинку, он подхватил её на руки:
– Чего ты хочешь? – спросил Дойл, глядя Айрис в глаза.
Она оплела его руками, ногами, всем телом, словно ползучая лиана дерево:
– Тебя. Я хочу тебя. И к чёрту разум, долг, риски! Пусть всё подождёт до завтра. Просто возьми меня. Прямо сейчас.
Несколько коротких секунд они глядели друг другу в глаза. Потом их губы сошлись в сладком поединке.
Жаркий мир раскачивающейся каюты. Руки Дойла, сминающие легкие, едва весомые складки пеньюара Айрис. Его пальцы, скользящие по её обнажённым бёдрам. Всё пьянило.
Дойл словно пробовал на вкус чуть солоноватую, гладкую, как дорогой атлас, кожу на горле и груди Айрис, заставляя её до боли запрокидывать дико кружащуюся голову. Извиваться, то ли в попытке отстраниться от его твёрдого, как дерево и упругого, как каучук, тела; то ли, напротив, от желания слиться с ним как можно плотнее и сильнее. Так, чтобы не осталось ни разделяющего их тела дюйма.
В нетерпении Айрис стянула с Дойла рубаху, отбросив её куда-то в темноту, на пол. Избавиться от её одежды было и того проще – просто потянуть тонкие завязки, заставляя их расплестись, разойтись, как створки раковины, открывая полувлажную, белую жемчужину тела, мягко мерцающего в неровном пламени, танцующего на тонком фитиле свечей.
Айрис преследовали эти серо-стальные глаза, узкие, как лезвие губы. От ласкающих её рук становилось жарко, как от экваториального солнца. Прикосновения обжигали. Тело горело.
– Дойл, – шептала Айрис. – Люби меня. Люби меня! Сейчас! Пожалуйста!
Она стонала под его натиском, под его тяжестью, под его ласками. Соски набухали и твердели под его губами. Лоно воспламенялось под пальцами, проникающими сначала нежно, потом – почти жёстко, заставляя извиваться от нарастающего желания, но не даря облегчения.
Желая пытку сделать совместной, стремясь отомстить, отплатив противнику той же монетой, Айрис скользнула вниз, на колени, умело освобождая Дойла от сковывающей его, разделяющей их тела, одежды.
Её пальцы и губы умело играли на его любовном инструменте, позволяя Дойлу млеть, возводя его к вершинам сладострастия. Срывая с его губ попеременно то судорожные вздохи, то сдавленный животный рык.
Никогда прежде ласка, подаренная другому, не заставляла Айрис возбуждаться так сильно, как сейчас. Она почти достигла финала, когда Дойл, оттолкнув, повернул её к себе спиной и одним движением вошёл глубоко и резко, доставляя острое, чуть ли не выстраданное, удовольствие.
Опираясь руками на стол, чтобы не рухнуть, Айрис не сразу, но подчинилась ритму его движений.
Радость слияния всё возрастала, пока она не утратила способности контролировать себя, задыхаясь от любовных мучений.
Разгоревшийся тёмный огонь закрутился в тугое плотное кольцо внутри её тела, а потом взорвался яркими огнями.
Движения Дойла сделались порывистее и резче.
Он словно сжигал её своей страстью дотла. И когда Айрис показалось, что она больше не выдержит, её неожиданно накрыло второй волной, такой восхитительной и долгой, что она едва почувствовала тот момент, когда Дойл, обессиленный и истомлённый, рухнул на неё всем телом, прижимая к себе с жадностью льва, только что растерзавшего долго преследуемую им лань.
Спиной она чувствовала, как тяжело вздымаются от учащённого дыхания его плечи, как тяжело колотится сердце – будто в груди зашили барабан.
Впервые в жизни Айрис, всегда имеющая тысячу заготовленных слов на все случаи жизни, не нашла, что сказать. Да и ни к чему им сейчас были слова?
Если это сражение Айрис и проиграла, то она была только рада этому.
Она не заметила, как задремала, а когда открыла глаза, Дойла рядом уже не было.
Ярко светило солнце.
Не удивительно. Оно тут каждый день ярко светит, предвещая очередную несусветную жару.
Айрис вдруг ощутила острую тоску по снегу. По туманным, часто хмурым дням. По застенчивому солнцу Анадолии, предпочитающему прятаться в кисее облаков, а не бесстыдно выставляться от рассвета до заката, навязчиво ударяя по глазам.
Анодолийское море чаще серое, как камни, а не лазоревое, как на Ранерлике. И кто бы мог подумать, что она станет скучать по серости? К чёрту минутную слабость.
Приступ тоски был неожиданно острым и болезненным.
Айрис терпеть не могла разговоры после секса. Обычно они всё портили. Призрачное сияние счастья и любви легко гаснет от одного неосторожного слова.
Она переживала из-за того, что чувства к Дойлу вышли из-под контроля. Чувства, им разбуженные были новыми, но главное, шли вразрез со всеми планами Айрис и потому откровенно её пугали.
Судьба Айрис жить среди богатых, образованных и статусных. Выбор Дойла – постоянные риски, доказательство всем без исключений собственной силы и крутости. Вечные драки, попойки, случайные женщины. Даже если бы она решилась, надолго бы её хватило, чтобы мириться с этим? Очевидно, что нет. Айрис не из тех, кто смиряется – она из породы тех, кто смиряет.
Нет, нельзя позволять тому, что протягивается и упрочняется между ними стать чем-то большим, чем просто интрижкой. Не стоит влюбляться.
Айрис не уставала напоминать себе, что ничего серьёзного между ней и Дойлом быть не может. Что всё временно. Им придётся расстаться.
Но в какой момент это перестало действовать?
– О чём ты сейчас думаешь? – спросил он вчера вечером, крепче прижимая руку Айрис к своей горячей груди.
Она попыталась подняться. Дойл удержал её. Откинул волосы со лба, снова заглянул в глаза:
– Что тебя беспокоит? Твой муж?
– О, нет! Хотя…
– Ты ведь хотела бы, чтобы между вами всё было иначе? Хотела бы вернуться в Анадолию, к привычному укладу жизни?
Повернув голову Айрис ответила ему таким же внимательным, изучающим взглядом:
– Зачем ты меня об этом спрашиваешь?
Дойл с нежностью завёл её упавшую вьющуюся прядь обратно за ухо:
– Ты бы осталась здесь, со мной, если бы я тебя попросил? Для того, чтобы построить новый мир? Свободный и справедливый?
