Когда Айрис вошла, Джордж Морган сидел в кресле, допивая прохладное красное вино. При её появлении он остался неподвижным. Это был плохой знак.
– Несмотря на эти цветные стёкла в витражах, как у тебя, отец, однако, мрачно, – зябко повела плечами Айрис.
Самым мрачным в комнате было лицо Джорджа Моргана.
– Дочь моя, ты не можешь не знать, что наполняешь сердце моё радостью одним своим присутствием. Но ты также не можешь не понимать, сколько горя и гнева принесла нам своим несвоевременно принятым решением. Как можно было, воспользовавшись нашим отсутствием, покинуть Анадолию? Как можно было презреть все правила, которым я учил тебя? Как можно было рисковать собой – жизнью и честью?
Огромного усилия воли стоило Айрис взять себя в руки и посмотреть отцу в глаза.
Неведомо что прочёл в лице дочери Джордж, но взгляд его смягчился:
– Айрис, ты поступила весьма опрометчиво, приехав на Ранерлик. Ты заставила меня поволноваться. Вынудила бросить всё, оставить дела и следовать за тобой на край света.
– Это было совсем не обязательно, отец. Я держала ситуацию под контролем…
– Простите за прямоту, дочь моя, но со стороны это выглядело иначе.
– Ваше появление было кстати, отрицать не возьмусь. Но мы выиграли бы этот бой и без вас! – упрямо стояла на своём Айрис. – Быть может, с большими потерями, но выиграли бы, я знаю.
– Расскажи, что произошло, – предложил он.
Как и много лет они были вдвоём. Айрис негромко рассказывала своим по-мальчишески мальчишески хрипловатым голосом о том, как провела последние, без малого полгода, своей жизни.
Отец не перебивал и не задавал вопросов. Слушал, внимая каждому слову:
– Если я правильно понял, ты исхитрилась поладить с той, что увела у тебя мужа? – поглаживая подбородок холёными пальцами, подвёл итог услышанному Джордж.
– Ну, не то, чтобы поладить… но – да. Мы оказались на одной стороне.
– Ты простила соперницу, но не возражаешь, чтобы твоему мужу отрубили голову?
– Каро не смешивала частное и общественное. В любом случае она опустила меч. А Оливер пытался уничтожить меня до последнего.
– Не тебя – твоего любовника, – выгнул бровь отец.
Айрис гневно посмотрела на отца. Губы её плотно сжались, подбородок вызывающе поднялся.
– Ушам своим не верю! Вы готовы принять его сторону? Думаете, после того, как он прикончил бы Дойла, со мной обошёлся бы иначе? Посмотри на моё лицо, отец! Вы когда-нибудь видели на нём синяки? Это вина Оливера. Люди, погибшие при осаде Ранерлика – это вина Оливера. Думайте обо мне, что хотите, но я не раскаиваюсь ни минуты в том, что лицемерное общество Анадолии может поставить мне в вину! Они могут называть мою связь в Дойлом адюльтером, развратом, изменой – чем пожелают. Я знаю, как всё было на самом деле.
– Айрис! – стремительно поднялся Джордж Морган и глаза его засверкали. – Твоя привычка всегда и во всём поступать по-своему, игнорируя правила приличия и мнение общества, на этот раз может дорого тебе обойтись. Думать боюсь, сколько усилий придётся приложить к тому, чтобы замять эту скандальную историю. Не знаю, сколько это будет стоить. Но, сколько бы не стоило, цену эту придётся заплатить. Будет лучше, если все как можно скорее забудут о том, как дочь королевского банкира и жена одного их первых пэров Анадолии, словно бродяжка скиталась по тропическим морям в компании головорезов.
– Эти головорезы, как вы мило о них отзываетесь, отец, отдавали свою жизнь, оберегая меня! А Дойл Райан по праву считается одним из самых доблестных и храбрых людей на Ранерлике!
– Он – пират. И тебе не по силам натянуть на него столь широкий нимб, чтобы через него не пролезла петля висельника. Айрис, дитя моё! Не забывай, мы слишком высоко стоим, чтобы позволить толпе судачить о наших похождениях. Одно то, что вы с любовником убили твоего мужа…
Айрис тоже поднялась, дрожа от гнева:
– Оливер готовил преступление! Оливер хотел убить нас! И это видели все, кто присутствовал при его казни.
– Он не собирался убивать тебя, насколько я понял. Любой муж, узнав об измене жены, вправе защищать свою честь! По нашим законам он может поступать в своих владениях так, как ему заблагорассудится. Вспомни, не так давно жён, осмелившихся восставать против своих мужей, могли заточить в подземелье или монастырь. Исключение не составляли даже королевы.
– Именно поэтому меня нисколько не прельщает перспектива возвращения, отец. Незапятнанную честь леди я и общество понимаем по-разному.
– Тебе придётся вернуться к обществу, которое ты так презираешь. Вернуться как можно быстрее. Предстать ко двору. Твой ребёнок для всех останется Гордоном. А остальное со временем забудется, даже если слухам и удастся переползти за океан.
– Я не хочу возвращаться к обществу, которое вы так превозносите. Признайте же, наконец, очевидное – я никогда в него не вписывалась. Вы так настойчиво ведёте меня к тому, что счастьем представляется вам, а не мне. Но постарайтесь увидеть окружающую действительность моими глазами – хоть раз! Здесь я буду королевой. Здесь я могу делать что-то полезное. Здесь я могу дышать полной грудью. Останется со мной Дойл Райан или нет – я буду здесь счастлива.
Что ждёт меня в Анадолии? Ради ваших денег кто-то, может быть, женится на мне вновь, изображая любовь, которой не испытывает. Но даже если в глаза мне этого не скажут, никто не простит мне клейма незаконнорождённой. Теперь ещё и мужеубийцы! Никто не простит мне желания быть чем-то больше, чем другие женщины. По убеждению многих я обязана вышивать, ублажать мужа, развлекаться с любовником и мечтать о новом платье. Я обязана быть как все. А меня это убивает! Я не хочу танцевать на балах. Не могу мечтать стать королевской любовницей или, хотя бы, на крайний случай, фавориткой очередного принца – мне это претит.
Когда я люблю, когда я хочу мужчину – я интересуюсь его душой, или, на крайний случай, телом. Мне плевать на его родословную и банковский счёт. На то, сколько куриц по округе станут завидовать нашему с ним союзу.
Я не могла мириться с лицемерием Старого Света раньше. Тем более это не по плечу мне теперь. После солёных волн и вольного солнца Ранерлика.
Отец! Анадолия – золотая клетка. Я же хочу свободы. Я знаю, вы любите меня. Знаю, вам страшно потерять меня, оставив на краю земли без возможности контролировать и опекать. Но мне тут лучше, поймите. Если вы любите меня не для себя самого, а ради меня – отпустите. Отпустите жить так, как я сама пожелаю, как смогу.
Лучше погибнуть в полёте, чем всю жизнь любоваться на ветер из-за стальных прутьев.
Джордж какое-то время молча смотрел на дочь.
Потом процедил сквозь сжатые зубы:
–Девчонка! Ты понимаешь, что говоришь? Я потратил полжизни, чтобы добиться для нас этого положения!
– У вас есть два законнорождённых наследника. Вам есть кому передать ваши дела.
