Миновав несколько переходов, Лейла задохнулась от неприятного, резкого запаха. По переходам прокатился оглушительный рёв.
– Вперёд, – скомандовала она зомби. – Уничтожить всех, кто будет представлять опасность.
Гарпии, выпустив изо рта длинные языки, злобно шипя, направились вглубь перехода.
Навстречу им несся огромный бык. Нет, не бык – минотавр.
Словами этого не описать, а видеть такое Лейла никому бы не пожелала. Спина и холка существа явно принадлежали быку, бедра и плечи являли смесь звериного и человеческого, а вот ступни и кисти могли принадлежать гигантскому, но человеку.
Огромную голову венчали острые, изогнутые вперёд, рога.
Разъярённо ударив себя несколько раз хвостом по бокам, раздувая ноздри, минотавр рванулся вперёд. Три гарпии, окружив, преградили ему дорогу.
Хрустели крылья, ломались кости, но в мертвых телах не осталось нервов, способных послать сигнал боли в мозг, да и мозга-то как такового, у мертвых гарпий не было.
Лейла, решив не терять времени даром, постаралась обогнуть минотавра прежде, чем тот расправится с её защитницами. Уверенности в том, что победа останется за гарпиями у неё отнюдь не было.
Уже во время бега в голову пришла здравая мысль, что Убийственное-то ещё никто не отменял?
Мертвым гарпиям уже не повредит, а минотавру поможет успокоиться во веки веков…
***
Спустя час в компанию трех гарпий и ведьмы влился сутулый и мощный человеко-бык, утративший былую агрессивность, теперь куда больше напоминающий послушного телёнка.
Лейле уже начинало казаться, что ничего иного в её жизни не было кроме нескончаемого блуждания по бесконечным тоннелям треклятого подземелья.
Поначалу её ещё кое-как согревала и тешила возможная мысль о мести. Держись, Уилкс, змеюка недоделанная! Когда она выберется отсюда, ты вообще пожалеешь, что на свет родилась! Что встретила Дэйва Майлза! Да и вообще, по жизни шла мелкой подлой поганкой. Любимая во всех смыслах дядюшкина племянница даст Чёрному Змею повод похвалить её за виртуозно исполненное Пыточное.
Только бы выбраться! Только бы отыскать дорогу!
Лейла в изнеможении опустилась на пол. Усталость свинцом навалилась, пронизывая душу и тело.
Привалившись спиной к стене, вытянув гудящие ноги, она смотрела перед собой широко открытыми глаза. Ей начала мерещиться музыка и странные перезвоны.
Тянуло в сон.
Вскоре к легким перезвонам добавились мелодичные женские голоса, приглушенные смешки, далёкие отголоски пения; они как при плохой трансляции то затихали, то вновь звучали отчетливее и явственнее.
Сопротивляться навалившейся неге совсем не хотелось.
Вокруг клубился загадочный туман, рисуя красивые узоры. Как языки пламени, только мягкие, не обжигающие.
Гарпии, мертвец и минотавр застыли восковыми фигурами.
Тонкие светлые женские силуэты сплетались прямо из воздуха, бесплотные, в простых рубахах, из-под подола выступали изящные красивые икры и ступни с тонкими прозрачными ноготками.
Шаг – тихий отдалённый музыкальный приглушенный звон. Шаг – и звон повторяется.
На устах бледных дев играет ласковая, влекущая улыбка. Руки взлетают высоко над головой, как у балерины, приготовившейся к пируэту.
Поворот. И в воздухе снова разливается что-то неуловимое, похожее на музыку.
Танцовщицы кружились, как снег за окном в те редкие зимние моменты, которые навсегда остаются с нами, словно сказка или мечта. Танцевали невесомо и плавно. Волосы плыли за ними, точно у утопленниц. Танец сопровождался мелодичным ритмичным треньканьем невидимых колокольчиков.
Одна из девушек протянула к Лейле руки, в хищной улыбке приоткрывая мелкие, как у ребёнка, жемчужные зубки.
– Иди к нам, сестра…
– К нам!.. К нам!.. К нам! – вторили её подруги.
– Отдай нам свою боль, и она никогда тебя больше не потревожит. В нашем мире нет печали. Ты никогда её не узнаешь.
– Не узнаешь… – вторили, кивая, девушки. – Никогда…
– К нам… к нам… к нам…
Память рисовала одну картину за другой. Вот Лейла стоит, объятая пламенем. Вот Василиса, оскалившись, набрасывается на Варда.
Дэйв с искажённым ненавистью лицом. Лик Эссуса, потемневший от похоти.
Одиночество и страх.
Пытки.
Дом посреди океана, принадлежащий призракам.
Вскрытые вены Уилкс.
Смерть Айзека Аббнера.
– Воспоминаний не будет!
– Больше не будет, – страстно вторили танцующие сёстры.
– Ты станешь танцевать с нами. Ни мира, ни боли не будет.
Лейла потянулась к успокаивающему, умиротворяющему холоду.
– Идем с нами…Идём! К нам…к нам… к нам!
Девушки кружились совсем близко. Они больше не улыбались. Их лица стали спокойными и отрешёнными. По каменным плитам шуршала ледяная поземка, непонятно каким образом и откуда взявшаяся.
– Лейла – нет! – услышала она неведомо откуда и непонятно кому принадлежавший голос.
Но пелена, опутавшая её сознание, спала.
Лейла попятилась под жадными, разъярёнными взглядами девиц, в чьих ликах явственно проступали птичьи черты. Нос и подбородок у красавиц заострились, руки раскинулись, превращаясь в белые крылья. Через мгновение вся стая сорвалась с места и растворилась белым туманом. Неприятный тонкий свист пронесся по тоннелям. В следующий момент плиты вздулись и взорвались тысячами насекомых. Жуки в мгновения ока заполнили собой пол, дружным воинством двинувшись на Лейлу и её эскорт.
Пришлось припустить бегом, что было сил, хаотично сворачивая из одного перехода в другой.
Лейла быстро потеряла счёт времени и поворотам.
Только удостоверившись, что опасность миновала и её никто не преследует, она остановилась, жадно хватая ртом воздух.
В этот момент она почувствовала первые предвестники схваток. По ногам потекла горячая жидкость – отошли воды. Всё произошедшее не прошло даром – у неё начались преждевременные роды. От отчаяния хотелось не то, что плакать. – выть в отчаянии.
Не выбраться. Ей отсюда живой не выбраться.
– Эссус!!! – в отчаянии закричала Лейла.
– Эссус-Эссус-Эссус-Эссус – прокатилось по переходам насмешливое эхо, будто издеваясь перед тем, как стихнуть.
Отчаянный крик словно увяз в толщине камня.
Гарпии и минотавр если и не были уничтожены скарабеями-жуками, то где-то потерялись.
Ни мертвых, ни живых. Она осталась одна!
В том, что случилось с ней, была чудовищная несправедливость. Почему так? Она же не сделала ничего плохого? Да, она убили несчастную журналистку и того, первого, кролика, но ведь сделала это из милосердия?
