– Я предпочел разобраться сам, – сжав кулаки, процедил он сквозь зубы. – Это не тот случай, когда жаждешь получить в свидетели хорошенькую девицу.
– Я понимаю.
– Ни черта ты не понимаешь! – с обжигающей душу яростью прорычал Дэйв. – Что ты можешь понять?! Это ведь не тебя Чёрный Змей подкладывал под волосатого ублюдка в течении целого года! И, как это мило, – рассмеялся Майлз без малейшего намёка на веселье, – что моё порочное прошлое не осталось тайной для будущей супруги?
– Ты же понимаешь, что наша помолвка просто дешевый фарс? Я любовница Чёрного Змея и он вряд ли допустит нашу свадьбу.
– Ты его плохо знаешь. И слишком хорошо о нём думаешь. Или – о себе? Знай, это вполне в его духе – сначала наиграется с тобой, а потом заставит мою семью о тебе позаботиться.
– Я уверена, данные клятвы можно обойти и тебе не придётся…
– Даже думать забудь о попытке играть в подобные игры! Иначе на собственной шкуре испытаешь, какую цену платят Нахширонам неугодные, провинившиеся или наказанные.
– Но я и сама Нахширон! Я найду способ ему противостоять.
Иронично вздёрнутая бровь Дэйва заставила девушку неуверенно передёрнуть плечами:
– Ну, в случае крайней необходимости, – добавила она уже не так уверенно.
– А зачем тебе нарываться на неприятности? Неужели в качестве мужа я так отвратителен?
– Не знаю. Ты ведь явно не испытываешь ко мне нежных чувств?
– Как и ты – ко мне.
Лейла вновь пожала плечами.
– Ты в любом случае лучший вариант, чем Люк Гриндейл, – насмешливо фыркнул парень. – Ну, ладно, – вздохнул Дэйв, – хочешь, предложу тебе руку и сердце по всем правилам классического романтизма? Даже на колени встану для убедительности? Может, после этого тебе станет немножечко легче?
– Нет.
– «Нет, не станет» или «Нет, я не выйду за тебя замуж, Майлз»?
– Я не выйду за тебя замуж, Майлз.
– Почему?
– Потому что мы не любим друг друга. В нашем браке нет никакого смысла.
– Какая, к бороде дьявола, любовь? – закатил глаза Дэйв. – Для любви на свете существуют бордели, а брак – это же гораздо серьёзнее. Брак есть совпадение интересов, взаимовыгодный союз. Ну, если уж пришла охота говорить о смысле, то могу только сказать, что быть вместе нам с тобой гораздо выгоднее, чем быть порозень.
– А тебя не напрягает подбирать чужие остатки?
– Ах, это? Ну, что сказать? В нашем случае подбирать лучше за Великим Нахшироном, чем за третьеразрядным оборотнем.
– Иди ты лесом со своими предложениями! И ещё, у тебя весьма странные понятия о классическом романтизме!
Во время перебранки молодые люди, шипя, словно две змеи, приближались друг к другу.
Худая и мускулистая грудь Майлза часто вздымалась. Взгляд Лейлы упёрся в выступающие ключицы и её окатила странная волна приятного жара.
Да что же это такое?! Что за вирус подсадил проклятый Нахширон в её тело? Раньше ничего подобного она не испытывала и, откровенно говоря, жить было гораздо легче.
– Ты просто дешевый позер, – тряхнула она головой, чтобы прогнать странное головокружение, которое от этого только усилилось.
Дэйв усмехнулся. Видимо, её реакция от него не укрылась. И, кажется, он был собой весьма доволен.
– Уверена? Может быть, делом тебя удастся убедить лучше, чем словами?
Его ладонь крепко легла на затылок девушке, вторая рука обвилась вокруг талии с такой силой, словно он планировал переломить её пополам. Губы, жесткие, жалящие, неистовые впились в её губы.
Мир качнулся, и Лейла осознала, что лежит на земле, чувствуя на себе тяжесть мужского тела, его гневные, сминающие прикосновения.
Она попыталась выскользнуть из объятий, одновременно терзающих и дарующих блаженство. Она отбивалась от его рук, чтобы в следующее мгновение самой припасть к нему в изнеможении, покрывая поцелуями; наслаждаясь его судорожными, приглушенными вздохами-всхлипами, словно аккордами, стройно звучащими под умелыми пальцами пианиста.
Ей нравился перламутровый блеск его кожи в солнечных лучах, нравились идеальные очертания скул, закушенные губы, тень от густых ресниц.
Нравился платиновый жемчужный оттенок волос.
А потом она забыла, что именно ей в нем нравилось или не нравилось. Выгибаясь, точно бесстыжая кошка, Лейла принимала в себя беспощадный шквал его жадной страсти.
Цеплялась за Дэйва точно лиана. Или репейник.
И казалось, небо вот-вот рухнет…
***
Но небо не рухнуло. Оно разошлось мягкой волной, найдя отклик в каждой клеточке тела.
***
Дурман стремительно уходил, как вода во время отлива. Реальность во всей неприглядности встала без прикрас. На серое небо наползали тучи. Трава колола ладони. Земля была холодной и влажной.
Дыхание любовников перестало сбиваться.
– Ты хоть представляешь, что Змей сделает с нами обоими, когда об этом узнает? – без всяких эмоций спросила Лейла, не глядя на Дэйва, не отрывая взгляд от облаков, всё время меняющих очертания и сейчас в её воображении принявших вид оскалившегося дракона.
– А что ещё он может со мной сделать?
– Понятно. Моя участь тебя не интересует?
– Я этого не говорил. Но ты можешь сказать ему, что я тебя не спрашивал. Если повезёт, он, может быть, тебе и поверит? Здесь насилие в норме, так что…
– Если я так скажу, он тебя-то на месте не прикончит?
– Это вряд ли. Прикончить на месте это слишком просто. Ну, какое в этом развлечение? Нет, наш Чёрный Змей бывает очень изобретательным. Он их тех, кто умеет заставить заплатить по счетам и умеет веселиться. Может быть, тебе даже понравится? Ты ведь тоже Нахширон?
Лейла села, с сердитым укором взирая на молодого человека. Сердце её забилось сильнее, то ли от волнения, то ли от злости:
– Зачем ты мне это говоришь?
– Ну, как бы ты спросила – я ответил.
– Зачем ты вообще это сделал?!
– Вот это вопрос? – засмеялся Дэйв, оправляя на себе одежду. – Вот что я, по-твоему, могу на это ответить? Захотелось – такой ответ тебя устроит.
Лейла гневно размахнулась, пытаясь отвесить ему оплеуху, но Дэйв перехватил её ладонь, глядя на неё дерзкими, синими, смеющимися глазами:
– Похоже, что нет.
А затем он вдруг повернулся и прижался к её руке горячими губами. Всего на мгновение. Это не было издёвкой, попыткой унизить или выказать гнев. Не было вызовом её любовнику, дергающую за ниточки и управляющую им, как марионеткой.
И её гнев вдруг улетучился, оставив после себя горькое чувство, как будто она проглотила горсть неспелой калины.
