– Сообщили? – с сарказмом недоверчиво фыркнула молодая женщина. – Лучше скажите, что вы пытали их! И своим чёрным искусством заставили сказать выгодную для вас правду!
– И в чём же тут моя выгода? – невозмутимо пожал он плечами. – Ваш дом или другой – мне всё равно, лишь бы сокрушить тех, кто растит во чреве своих замков змею измены. Моё чёрное искусство, как вы совершенно справедливо обозвали это умение, не позволяет сказать неправды. Боль может исторгнуть из человеческой глотки ложь, как и страх – тоже. Но есть зелье, выпив которое, ты не сможешь говорить ничего, кроме правды. Хуже того – ты не будет помнить этого момента, а соответственно, даже не узнаешь, что именно рассказал.
Атайрон несколько томительно длинных секунд насмешливо глядел на воинственно задравшую подбородок девушку, чьи глаза сверкали, как у голодной кошки.
– Ты ведь не помнишь нашего разговора, правда, дорогая? – с язвительной мягкостью протянул он и на губах его заиграла недобрая, издевательская улыбка.
– Разговоре? Каком разговоре? Что вы хотите этим сказать?! Что это я назвала вам имена заговорщиков? Но это невозможно! Я ничего не знаю! Вы просто лжец!
– Последи за языком, женщина! – грубо толкнул её в спину один из стражников. – Перед тобой брат короля!
– Нет, имён заговорщиков леди мне не сообщала, – всё с той же нехорошей улыбкой проговорил Атайрон. – Но ты сказала мне кое-что… не менее интересное. Думаю, если бы заговорщики об этом знали, то поняли бы всю бессмысленность своих действий… но они не могли знать того, правда?
– О чём ты? – удивлённо вскинул брови Эвил.
Потом разлетевшиеся были в сторону брови сурово сошлись не переносице, прочертив две гневливые морщинки:
– Ты хочешь сказать, что Эденсун не беременна?!
Сердце моё возликовало при этих словах, а с плеч словно свалился тяжёлый груз. О! Если бы только это было так! Наличие ребёнка у соперницы всегда даёт той фору в отношениях. Да и чувствительная совесть частенько шепчет в уши, мол, негоже лишать ребёнка отца. То, что мадам сошла с дистанции до ритуала с драконами лишь всё усложняло – что, если бы она надумала переиграть?
А если ребёнка нет?..
Эвил в немой ярости вперил взгляд в девицу. Та, хоть и была неробкого десятка, невольно попятилась назад.
– Я задал вопрос – ты осмелилась мне лгать?
– Я не лгала…
– Изначально это не было ложью. Но, к сожалению, не каждому ребёнку, что был зачат, удаётся увидеть свет. Но наша прекрасная плясунья предпочла об этом умолчать.
– Как такое возможно?! Куда смотрели личные лекари?! В моём собственном замке мои люди лгут мне?! Кругом одни заговоры и никому нельзя верить. Стража!
Добрые молодцы выпрямились, молодцевато щёлкнув шпорами.
Сердце моё взволнованно билось. Я понимала, что приказ, который сейчас слетит с губ Эвила, будет жесток, как и подобает карающим приказам средневекового владыки.
Не сразу я поняла, что смотрю на зажатый в руке молодой женщины нож. Он был так тонок и отточен, что был почти не заметен на фоне серых камней, сливался с одними из трещин в мраморе.
Мысли в голове полетели так быстро, что я ловила лишь их хвосты? Кто в опасности? Эвил? Атайрон? Против кого оса решила направить своё жало?
– У неё нож! – сорвалось с моих губ.
Стражники мгновенно встали живым барьером между Эденсун и возвышением, на котором мы находились. Но не успела я перевести облегчённый вздох, как сухой и короткий приказ:
– Отойдите, – повис в воздухе.
Не верящие, как и я, своим ушам воины остались стоять на месте.
– Мне повторить дважды? – повысил голос Эвил и мужчины, словно створки дверей, отодвинулись, пропуская вперёд хрупкую женскую фигурку.
Эденсун двинулась вперёд неверными, мелкими, словно у пьяной, шагами. Нож по-прежнему был зажат в её руке.
Она не сводила с Эвила глаз. В её взгляде читались мольба, упрямство и угроза.
Она остановилась у ступеней, взирая на Эвила снизу-вверх:
– Говорят, драконы – порождение огня? Его грозные и прекрасные дети. А вы, Санисторы, укротители и всадники? – голос Эденсун звучал тускло, так без эмоционально, что на память приходил вьющийся над пепелищем после больного пожара пепел. – В моём сердце огонь погас навсегда, господин, в тот день, когда вы забрали из моего дома. Отняли от всего, что я любила. Но я ещё могла надеяться, что солнце взойдёт снова. Теперь мне понятно, этого никогда не произойдёт. Для вас и вашего брата, что царская дочь, что уличная девка – без разницы. Мы для вас лишь магический сосуд, наполняемый для ваших целей. Безразличны наши сердца и лица, значение имеет лишь наше лоно и то, что связывает его с вашими проклятыми драконами! Но я королевских кровей, я – потомок тех, кто умом и мечом добыл для себя корону и я не желала смириться. Я хотела владеть вашим сердцем. Хотела стать матерью вашим детям. Но ничего из этого вам не надо! Вы, Санисторы, Драконьи Всадники – дети Тьмы. И рядом с вами мир погружается во Тьму, – тёмные ресницы дрогнули и на зелёных глазах сверкнули бриллианты слёз. – Мой сын захлебнулся в кровавых водах, преследующих вашу проклятую семью. Я всего лишь женщина! Моя вина в том, что я хотела выплыть из волн боли и скорби, цепляясь за последнюю надежду, что мне оставалась – веру в то, что вы хоть что-то ко мне чувствовали, что вновь и вновь укладывать других женщин на ваше ложе вас заставляют неведомый мне долг. Но вы не оставили мне и этого утешения. Если бы наши дни и ночи значили для вас больше, чем ничего, вы не отправлялись бы с таким холодным сердцем жечь людей, которых я любила.
– Эти люди пытались убить моего брата, – холодно и сурово прилетело в ответ.
– Или так говорит ваш брат! Почему вы верите ему, господин? Разве вы не видите то, что понимает даже ваша мать – Чернокнижник вам не друг, а соперник. Он завидует вам и делает всё возможное, чтобы мешать вашему величию! Кто мог захватить его против его власти? С самых первых дней он пытался настроить вас против меня и моего дома! Почему вы так уверены, что лгу я, а не он?
– Потому, что моего брата я никогда не мог уличить во лжи. А вы, сударыня, лгали мне не единожды.
Эденсун передёрнулась, как от удара:
– Вы отобрали у меня всё, ваше высочество. Думаете, я стану умолять вас о пощаде? Ради чего она мне? Мне не вернуться под отчий кров, даже если бы вы и не планировали превратить его в руины. Мне не остаться здесь, ведь на вашем ложе теперь другая женщина. В этой жизни для меня нигде нет места. Больше не зацветут цветы весной, не заиграет музыка. Пение птиц не различимо для ушей того, кто слышал оглушающе лютый, жуткий вопль драконов. Запах жасмина и сирени не сможет перебить запаха гари и серы. Из-за тебя для меня теперь всюду зима. Как там, под облаками, в которые вы унесли меня на своём драконе – холодный ветер теперь не утихнет, – покачала она головой, а нож вздрагивал, зажатый в её кулаке.
