Я не понимала, чего они все ждут. Почему никто не прервёт и не остановит? Эвил не верил, что она сможет напасть на него? Настолько был уверен, что в случае нападение сам сумеет справиться со своей женщиной? Рассчитывал на магию Атайрона?
Никто не ожидал того, что случится минутой позже. Ни братья Чёрной Матери, ни их стражники, ни я.
Прозрачная слезинка скатилась с тёмных ресниц и прочертила влажную дорожку по нежной девичьей щеке:
– Мой год завершён, – с улыбкой сообщила Эленсун. – Мне больше нечего бояться.
Её взгляд скользнул ко мне:
– Пришёл твой черёд испить из этой чаши. Да будет она не слаще моей!
Она подняла руку с ножом к собственному горлу и под подбородком алым цветом вырос кровавый порез. Кровь алом-тёмным потоком пролилась на платье.
Пошатнувшись, Эденсун осела на пол у ступеней, на котором стояло кресло Эвила.
В комнате повисла почти мёртвая тишина. На лицах мужчин словно были маски.
Я же была так потрясена, что поначалу даже не испугалась. Было ощущение, что всё не на самом деле – лишь инсценировка. И в то же время сердце знало правду – Эденсун была мертва.
А пред предстояло идти вперёд по той дороге, которую она только что завершила у моих ног.
Глубокая тоска и печаль охватили меня.
Страх пришёл уже позже. Когда я вернулась в свои покои.
«Пришёл твой черёд испить из этой чаши. Да будет она не слаще моей!», – вновь и вновь заезженной пластинкой звучал в моей голове голос умерший, словно проклятие.
Я никогда не была суеверна. Но иногда проклятия сбывались – тогда, когда насылались заслуженно.
Впрочем, я их не заслужила. Только чувство вины и страх всё равно меня не покидали.
Глава 17
Иногда так бывает, картинка, по началу не чёткая, становится ярче и отчётливее по мере того, как события отдаляются. Поначалу всё произошло вроде как обыденно, но через пару часов события всё глубже впечатывались в память.
Я не толкала Эденсун на безумные поступки, не подначивала перерезать себе горло, но всё равно чувствовала себя виноватой в случившимся. Она вставала передо мной в полный рост и смотрела смеющимися, змеиными глазами, в которых блестели слезы: «Моя смерть – это твоя вина».
На самом деле нет. Я человек разумный. Я осознаю, что всё это игры разума, возможно, последняя манипуляция, которую она могла себе позволить. Я совершенно ничего не сделала для того, чтобы она пришла к такому концу. Никак не интриговала против неё, даже ни с кем о ней не говорила. Да, в душе я боялась её, а страх часто порождает тень – ненависть. Проживи Эденсун чуть дольше, мы вполне могли стать врагами. Просто не успели.
И в глубине души я была этому рада. Она могла быть сильным соперником. И умница – нужно отдать должное. Могла ли она выжить в сложившихся обстоятельствах? Не знаю. Её вряд ли бы казнили. Скорее всего – выслали бы. Но после того, как Эвил сожжёт их дворец, она больше не будет принцессой. Принцесса без королевства – это всё равно, что в наше время разорившийся миллионер. Тот, кто всегда ел с золотого подноса думает, что жизнь кончилась в тот момент, когда он не может оплатить налоги на земельные участки в сотни гектаров со всеми атрибутами красивой жизни.
Но на самом деле банкротство – это не конец. Ничто не конец, пока ты в сознании, пока ты способен двигаться. Кусок хлеба одинаков на вкус для миллионера и простого рабочего; часы за миллион баксов это всё те же стрелки и часовый механизм, показывающий время и, если отбросить понты и бренды, часы за триста рублей выполняют свою функцию ничуть не хуже; дешёвенький жигулёнок способен довести из точки А в точку Б; а любви и дружбы, искренних отношений и чистого воздуха у простонародья больше, чем у богачей и лордов.
Если бы я была сегодня на месте Эденсун, я бы горло резать не стала. Я бы до последнего просила помиловать мою семью, а не получилось бы – постаралась бы добраться до родного дома быстрее Эвила и умереть рядом с теми, кого люблю. Я бы боролась за каждый свой вздох. Даже если бы меня не приняли дома – на городских улочках кипит жизнь. Да, красивый жест – умереть с громкими словами на устах, но по факту – мы все остались при своих интересах, мы дышим, едим и, не завтра, так послезавтра, не послезавтра – через неделю, мы забудем все слова. А если подумать – я так даже выиграла. Эденсун освободила мне дорогу.
Да, жизнь – это школа или поле боя. Самоубийство – как дезертирство. Оно глупо и трусливо.
Меня тяготила память об Эденсун с перерезанным горлом, но, в то же время я испытывала облегчение. Мне больше не нужно её опасаться. Мне не придётся ломать голову над тем, как устранить её с моего пути, не нужны будут угрызения совести, если ситуация накалится до крайности – она всё решила за меня. Даже если Эвил испытывал к плясуньи какие-то чувства, то она теперь мертва. И ушла она так, что он будет только рад забыть о ней. А я буду рядом, тёплая, живая, с улыбкой на устах, а не ядовитыми словами на языке, что жалит больнее осы.
Лучше быть живой, чем мёртвой. Даже если впереди тебя ждут драконы. Даже если твоего мужа зовут Порочным Принцем, а его брат Чернокнижник – та ещё тёмная лошадка, даже если по сравнению со свекровью любая мамба – ласковый ужик. Лучше быть живой, чем мёртвой.
К вечеру мои девушки-служанки принесли мне добрую весть о том, что в связи со смертью Эденсун Эвил, видимо, в память о своей недоеденной драконами жене, решил не предавать огню её королевство. Жестом доброй воли он повелел отослать останки плясуньи её отцу.
Что-то мне подсказывало, что за морем такую «доброту» вряд ли кто оценит.
Признаться, с учётом всех событий, Эвила я в этот вечер не ждала. И его появление меня удивило. Наверное, приятно.
Девушки при виде его поспешили с поклоном удалиться.
Следом за Эвилом вошли лакеи с подносами, ломящимися от еды. Кивком он повелел отнести и расставить их на балконе.
– Я было хотел пригласить вас к себе, разделить со мной вечернюю трапезу. Потом подумал, что вы, скорее всего устали и вряд ли будете рады моему приглашению. Пройдёмте, миледи. Хоть во дворце день был длинным, на небе красивые звёзды. И ночь, как всегда, прекрасна.
Я без слов последовала за ним.
Положив руки на парапет, Эвил, закинув голову, разглядывал небесный чертог, усеянный звёздами, как острыми иголками.
– Смотреть на небо – это так романтично. Не так ли? – с усмешкой, напомнившей его старшего брата, проговорил Порочный Принц. – Оно такое высокое, равнодушное и кажется неизменным.
– Только кажется, мой повелитель. На самом деле многих звезд, на которые мы сейчас с вами любуемся, на самом деле нет уже тысячи и тысячи лет. А свет их льётся и льётся, но на самом деле то, что мы видим лишь иллюзия.
– Как и многое в этой жизни, – лицо его сделалось сумрачным и сосредоточенным, но через мгновение вновь разгладилось. – Мне жаль, что это случилось. И вдвойне жаль, что тебе пришлось стать этому свидетелем.
