– Из мести? За что он мстил?
– При нападении на замок что-то пошло не так. То ли один из драконов погиб, то ли его проклятый брат-чернокнижник, то ли оба – в этом сплетни и слухи рознятся. Но факт остаётся фактом – теперь, когда-либо одним всадником, либо одним драконом стало меньше, а ты стала Драконьим Всадником, у нас впервые есть настоящий шанс противостоять чёрным магам-Санисторам.
Не слушая его, вне себя от охватившего меня ужаса, я бросилась прочь, мысленно призывая Молнию.
«Быть не может! Не может этого быть!», – билась в голове, словно выброшенная на берег рыба, одна и та же мысль снова и снова.
Атайрон и Пламя – как могли они погибнуть? Они слишком сильны? Может, даже наверняка, лорд Дархомир что-то напутал. Мне нужно убедиться во всём самой, как можно быстрее.
– Госпожа моя? Вы в порядке?
– Немедленно достань мне тёплую одежду!
– Но… в такой глуши не достать достойного вашего величества…
– Да любую –слышишь?! Любую, лишь бы мне не замёрзнуть. И –побыстрей.
Я хотела убедиться, что с братьями всё хорошо. Что ни один из них не нуждается в моей помощи. Потому что, если Атайрон в беде, даже горе моей ненавистной свекрови не сможет стать для меня утешением.
– Одумайтесь, госпожа! – причитала Турхан, помогая мне одеться, укутывая теплее и явно не понимая, для чего сумасшедшая принцесса кутается в день, явно не предвещающий похолодания. – Как можно добровольно подойти к такому чудовищу.
– Драконы – не чудовища, – одёрнула я её. – Она разумны.
– Но ведь они животные?
– Я бы так не сказала. Они – порождение магии, демонического в них больше животного.
– Вы меня пугаете, госпожа, такими разговорами. Да и какая разница? Демоны ещё хуже животных.
– Ты не поймёшь, – отмахнулась я.
Да я и сама всего до конца не понимала. Меня раздирали противоречия и страхи.
– Может, и не пойму. Но, принцесса, как вы собираетесь искать вашего мужа? Как вообще поймёте, в какую сторону лететь? Капитаны каким-то образом умеют ориентироваться в море по солнцу и звёздам. Но вас ведь этому не учили, хоть вы и учёная?
Этот вопрос и самой мне казался интересным. Или, правильнее сказать – тревожащим?
Только волновалась я напрасно. Отыскать след братьев Санисторов оказалось, увы, куда легче, чем я думала. Почему – увы? Очевидно, потому, что след разрушений, тянущийся на протяжении многих километров, не способен внушать оптимизма?
Молния не нуждалась в моих направлениях и указаниях. Я лишь мысленно отдала приказ (или просьбу, честно, тут я сама не уверена) о том, что мне необходимо отыскать других Драконьих Всадников и их грозных подопечных и этого оказалось достаточным.
Не стану описывать полёт. Как и в прошлый раз, он вызывал во мне и восторг и ужас одновременно, но вскоре мои чувства уже никак не были связаны с ощущениями парения. Мрачный пейзаж, открывшийся взгляду. не мог не вызывать тревоги и чувства щемящей жалости. Даже с высоты был виден весь масштаб разрушения. Города, превращённые в руины, оплавившиеся, словно свечи дома и едкий запах копоти, держащийся несмотря на сильно дующий ветер и высоту, на которой я летела. Что же за ад там, внизу? Что пришлось пережить людям? И почему Эвил пошёл на это? Подобная жестокость была ему несвойственна. Конечно, я могла ошибаться, я слишком мало его знала… и всё же – достаточно, чтобы не верить собственным глазам.
Чтобы довести его до такого, должно было произойти нечто ужасное. Атайрон не мог просто случайно погибнуть, ведь война есть война и любой воин понимает это, беря в руки меч. Война уродует и калечит не только тела, но и души, заставляя пламя ненависти разгораться сильнее и сильнее, до тех пор, пока ничего не останется кроме неё и жажды уничтожения.
Эвил отправился из Чёрной Цитадели с конкретной миссией, чтобы отомстить конкретным людям. Почему же земля подо мной обращена в пепелище? Почему людское горе видно и с высоты птичьего полёта?
Война – есть война, но завоёвывая чужие земли только глупец проявляет бесчеловечность и зверство. Излишняя жестокость завоевателя заставляет людей сплотиться, заставляя их бороться до последнего. Человек может предать своего начальника, короля и даже бога, если увидит в том для себя выгоду – но опасаясь за свою жизнь, никто не опустит меча. Проявляя милосердие, давая понять завоёванному народу, что данному слову можно верить, завоеватель открывает для себя двери городов гораздо легче, чем карая всех без разбору.
Об этом мне однажды с уверенность говорил Эвил и я верила, что он будет милосердным завоевателем. Ну, настолько милосердным, насколько это возможно.
В том, что простиралось подо мной милосердия не было. Разорванные и обугленные тела, рассыпавшиеся в пепел и кирпичи дома, сожжённые поля и деревья там, где надлежало лежать цветущим садам и лугам – грустное, душераздирающее зрелище.
И я понимала, что где-то там, под камнями и пылью могут быть дети. Это было хуже всего – убитые дети. Чем дальше летела я через земли Розовых Песков, тем больше холода проникало в моё сердце.
Воистину, Эвил сын своей матери. Чтобы не случилось в него с местной знатью, но при чём здесь простой народ? За что он с ним так?
Какого это – стоять на земле, когда на тебя надвигается чёрная тень, изрыгающая огонь, от которого нигде нет возможности укрыться? И неужели дети, маленькие дети… гибли так?!
Видимо, Молния чувствовала моё состояние. Её движения сделались неровными, нервными. Я крепче прижималась к шипастым наростам, за который держалась руками, хотя даже возможность упасть с высоты отчего-то не казалась в тот момент такой ужасной.
Погибло много людей. Слишком много. Что значит одна жизнь?
В тот момент моя любовь к Эвилу подверглась переосмыслению. Я была его адвокатом и одновременно с тем – прокурором. Одна моя половина пыталась здравым голосом утверждать, что война – это всегда потери и кровь и я была наивна, если думала, что это будет выглядеть как-то иначе. Драконы – это кровь и огонь. Чтобы управлять чудовищем, нужно самой быть чудовищем. Да и мог ли сын такой матери, как Хатериман, быть иным? Я всего лишь хотела видеть желаемое, выдавало его за действительное. Но реальность – вот она: чёрные пепел, клубы едкого дыма и трупы, трупы, трупы… Люди, животные, знать, кони – всё смешалось, всё лежало вповалку. Другим повезло больше или меньше – от них остались лишь обугленные головёшки. А от кого-то, возможно, и этого не было.
Я держалась, пока не увидела в полях целое стало сгоревших коров. Тут же были и пастухи, и собаки, и пара ребятишек. Не знаю, почему это стало последней каплей, но вид покалеченных животных стал той соломинкой, что сломал шею верблюду. Самое омерзительное, что некоторые из них были живы и…
Нет, не хочу пересказывать эти ужасы. Хочу забыть. Или проснуться далеко отсюда и понять, что всё увиденное только сон. Видеть чужие страдания для меня всегда было приблизительно тоже самое, что страдать самой. Невыносимо было сделать то, что я сделала – но ещё хуже просто пролететь над страдающими безвинными душами. Да, мы ежедневно убиваем животных, чтобы их есть и всё же, я надеюсь, что они умирают куда менее мучительно.
