Она понимала, что обречена, что горячая жажда её врага, решившего именоваться хозяином, способна опустошить и подчинить. Слишком хорошо помнила Марихат какую цену приходится платить за подобное подчинение!
Дверь клетки на мгновение распахнулась, пропуская инкуба внутрь.
Марихат заставила себя стоять неподвижно. Мольбы тут были бы так же бесполезны, как и сопротивление. Оставалось лишь с достоинством принять то, что уготовила судьба.
Опущенные веки скрыли взгляд огненно-кровавых, нечеловеческих глаз. Лёгкий ветер раздувал иссиня-чёрные волосы инкуба.
– Какой сладкий и сильный аромат… но ты пахнешь не желанием – страхом и яростью.
– Я не позволю тебе! – прошипела Марихат. – Ты не имеешь никакой власти надо мной!
Но тьма полностью овладела миром. Луна лениво покачивалась в бархатном небе, рассеивая холодный свет.
На несколько секунд воцарилась немая тишина, прерываемая лишь тяжёлым дыханием.
В душе у Марихат клокотала буря. Смириться с очередным унижением казалось невозможным. Чувство безысходности и обречённости затопили сознание. Одно утешало, сейчас перед красноглазым чудовищем стоит она, женщина, успевшая многое повидать на своём веку, узнать мир, а не её невинная дочь. Нереин проклятый демон наверняка бы сломал. А она, пусть униженная и поломанная, может быть, сумеет в очередной раз выкарабкаться?
Возможно, имело смысл просить и умолять? Но Марихат не нашла в себе силы опуститься до мольбы.
Она молчала и не двигалась.
– Ты знаешь, как пахнет твоё желание? Сейчас мы оба узнаем это, – с кривой улыбкой пообещал инкуб.
Он резко откинул голову и между растянувшимися бледными губами Марихат увидела острые, удлиняющиеся клыки.
У неё в половинчатой стадии появляются точно такие же. И они по-настоящему ядовиты – она капля способна убить человека, а полная доза, возможно, могла бы уничтожить и такого, как этот…
Но на руках железо и она заперта в этой форме – зажмурившись, Марихат не противилась тому, как острые клыки разрывали шею.
Боль в первые момент было ослепительно острой. А потом… в первую минуту ничего. Только нарастающая тошнота и страх.
Желание вопить от страха разбилось о железную волю, смыкающая уста словно печатью.
Потом по телу словно прошла горячая волна. Марихат ощутила себя спичкой, вспыхнувшей в одну секунду. Она горела, пылала до самого дна промёрзшей души!
Хотя, нет, душа тут была вовсе не при чём – всего лишь физическая реакция тела.
Что ей, в конце концов, терять? Зачем сопротивляться проснувшейся похоти? Тело, как перетянутая струна, откликалась на каждую ласку ледяных пальцев.
И всё же она пыталась сопротивляться. Пыталась не подчиняться терзающим её губам, выбраться из ловушки рук; не подчиняться мужским пальцам, действующим с точностью шпионов-разведчиков – пальцев искусителей, играющих на её теле, на оголённых нервах.
Как неправильно всё происходящее! Это ответ за то, как она играла с тем мальчиком, так же жестоко и изощрённо. Судьба всегда заставляет платить за жестокость, проявленную к другим. Исключения составляют лишь те, кто уже давно перешагнул грань между добром и злом.
Яд инкуба, растекаясь в крови, пьянил всё сильнее. Марихат словно сходила с ума, изо всех сил цеплялась за скользкие края разума, но удержаться не получалось. И то, во что она падала, было не желанием – одержимостью. Не похожий ни на что.
Она любила Ворикайна, порой испытывала мимолётную нежность к случайным мужчинам, бывало, терпела близость с тем, от кого ожидала той или иной услуги, надеясь использовать в личных целях. Но во всех случаях она контролировала себя. Ничего общего с этой выжигающей страстью, порочной от начала до конца, в её жизни не было.
Яд – только яд может заставить чувствовать нечто похожее к существу, которого не знаешь, не любишь. К существу без имени и прошлого, без совместного будущего.
Яд инкуба. Яд похоти, который отчего-то не получалось выпить залпом, как горькое лекарство. Приходится глотать мелкими глотками.
Как могут ненавистные прикосновения вызывать в теле такой сладкий отклик, заставляя его дрожать? Когда его потеплевшие от её жен энергии губы, скользили по шее, ключице, груди Марихат, становилось непередаваемо сладко и невыносимо горько – одновременно.
Адская смесь, обманчивый мираж рая в аду.
Ему доставляло удовольствие играть с ней?
Почему он просто не достигнет финала и не завершит этот дьявольский танец?! Но нет! Вместе с чувством собственного достоинства, остатками гордости, он словно на леску наматывал каждую клеточку алчущего наслаждения её тела. Смакуя, то распутывал нить, то снова её сжимал. Дразнил порочно и подло. Размеренно, садистски медленно…
– Просто попроси меня?..
Его голос, как мех, скользил по телу. Как магнит, притягивал.
– Просто попроси…
Но Марихат, сжимая веки, кусая губы, отчаянно помотала головой.
От простого прикосновения сильного, крепкого тела ей уже так хорошо… но недостаточно. Жажда, которой нет названия для тех, кто не пережил прикосновения инкубов, заставляла жмуриться крепче, кусать губы.
И нет сил терпеть подобную муку!
Желание убивало, мучило до такой степени, что хотелось крикнуть:
«Возьми меня! Возьми, как хочешь! Только – возьми!».
– Просто попроси…
– Да я скорее умру! – выдохнула она, и вместо того, чтобы обнять его, изо всех сил попыталась оттолкнуть.
Он соединился с ней резко, словно желая наказать за неповиновение. Но Марихат испытала почти облегчение, потому что неизвестно, возможно ли вообще было остановиться на половине той дороги, что они прошли?
Время словно остановилось – остались лишь резкие, безумные рывки, то снизу – вверх, то сверху – вниз. Рывки, похожие на короткие глотки, когда опустошённому жаждой дают пить. Мир растворяется в животном импульсе, похожем на пульс сердца, вот-вот готового сорваться. Этот ритм напоминал мелодию, звучащую внутри тела. Она то опускалась до самых нижних октав, то поднималась до вершин.
Марихат почувствовала себя на пределе, ещё чуть-чуть… ещё чуть резче и – падение…
И пусть она проиграла, но безумная, опустошающая гонка закончена.
Она чувствовала, как руки красноглазого незнакомца удерживают её, парящую над тьмой, на острой грани лезвия, по двум сторонам которой встали Безумие и Смерть.
Словно издалека она слышала его сдавленные хриплые стоны. И поняла, что опустошена. Огонь вышел весь, остался холодный пепел.
Она медленно открыла глаза.
Словно пламя свечи дрогнуло и погасло. А она снова осталась во мраке.
Одна.
