– Тех, кого любят, не обрекают на муки, Ардор.
– Ты преувеличиваешь и драматизируешь. В нашем существовании есть тёмные стороны. Как и везде. Но есть и приятные моменты.
Марихат смерила его взглядом, в котором ясно сквозило всё то, что она думала по этому утверждению.
– Приятные моменты? – усмехнулась она. – Боюсь, у нас разная точка зрения по этому вопросу.
– Какой бы бессмысленной тебе сейчас не казалось твоё существование, есть люди, которым ты дорога. Даже если ты не хочешь думать обо мне и Ворикайне, есть ещё Фабиан, Нереин, твой отец.
– Ты понимаешь, что я осознаю весь подтекст твоих лживых речей? Если в тебе есть хоть капля собственного достоинства или даже тень уважения ко мне – оставь это сейчас, ладно? Я не куплюсь на речи о том, что не нужно огорчать дочку и папочку. Нереин меня не знает. Отец-вампир… Ворикайн и человеком-то был гнилым, а уж в роли нечисти… для всех будет лучше, если Тахогор выполнил свою угрозу и оторвёт Ворикайну голову.
– Ты так думаешь?
– Если честно – мне всё равно. Мне всё равно, что станет со всеми вами после того, как я взгляну на вас в последний раз. И это чертовски здорово!
– Твой отец…
– Оставь моего отца в покое! Я знаю его. И знаю его отношения к таким, как ты. К таким, в кого ты хочешь меня обратить. Поверь, ему будет проще помнить меня такой, какой он меня знал, чем видеть это мерзкое моё подобие.
– Мерзкое?
– Именно. Но прежде чем мы поставим точку в нашем разговоре, просто поясни мне одну вещь – почему?
– Что – почему?
– Почему ты сделал это? Почему позволил использовать себя, чтобы обратить меня…
Глаза Ардора полыхнули пустыми осколками битого стекла:
– Ты думаешь, что всё это было заранее спланировано? О, Марихат. Это совсем не так. Я был слишком голоден и не сумел остановиться вовремя, у меня снесло крышу, а когда я пришёл в себя достаточно, ты уже не дышала. И вернуть тебя можно было только одним способом – обратить. Но поднять умершего после укуса способен только Глава. Мне пришлось долго и трудно описывать Тахогору плюсы твоего обращения и пообещать дать ему клятву крови. Вместо долгой и трудной драки мы все можем обрести мир, пусть и шаткий – пощадят тебя, меня, Ворикайна и даже тех из людей, что остались живы. Всё, что тебе нужно для этого сделать – выпить кровь и завершить ритуал. Почему ты упрямишься?
Рука инкуба скользнула к высокому кружевному воротнику и ослабила его, как если бы ему вдруг стало трудно дышать.
Марихат пристальней вглядывалась в лицо собеседника. Стоит ли говорить о том, что ей хотелось ему верить. Очень. Поверить ему сейчас означает выжить. Но с другой стороны – поверить ему сейчас, значит, сдаться и позволить собой манипулировать? Проявить слабость?
– Любопытно, – насмешливо протянула Марихат. – А как, по-твоему, после обращения, мне делить свою привязанность между тобой и Ворикайном?
Ардо поморщился:
– Ты всё его любишь?
– Это мы уже выясняли.
– Что ж? Если он так много значит для тебя, мы можем жить втроём.
– Прости? – поморщилась Марихат. – Я не совсем поняла тебя? Втроём?
– Да. Втроём. А там уж как пожелает дама, по очереди или вместе…
Тон его был слегка насмешлив, взгляд – колюч, но, насколько поняла Марихат, он не шутил.
– Вижу, тебе моя идея не слишком нравится? Но что поделать, если каждый из нас по-своему дорог другому.
Ардор чуть придвинулся и уже привычным жестом погладил щёку Марихат, но она резко дёрнулась в сторону:
– Что такое? Так неприятно? – усмехнулся Ардор. – А знаешь, ты похожа на статую.
Марихат нахмурилась:
– Прекрасное изваяние, лишённое эмоций.
– Я не лишена эмоций! По мне, так их в данный момент слишком много!..
Она не придумала ничего лучше, чем глядеть прямо в его алые, как кровь, глаза. Хотела продолжать говорить, но тело неожиданно словно перестало её слушаться.
– Ты так мало знаешь о наших, теперь уже почти общих, способностях, – мягко проговорил Ардор. – Тебе нужно будет научиться выстраивать защиту от воздействия таких, как я. И первое, что для этого предстоит сделать – не смотреть в глаза.
Он придвинулся вплотную, обнимая Марихат за талию:
– Не бойся. Больно не будет.
Обнажив клыки он резко поднёс запястье левой руки и прокусив вену, протянул руку к губам Марихат.
Странная пытка! Сладкая и жгучая. Тело, ставшее чужим, не утратило восприимчивости. Вместе с кровью инкуба по иссыхающим венам побежало тепло, заструилась жизнь. Её словно затягивало в бездонный омут.
Поздно плыть. Уже не выплыть!
Там, на глубине нечем дышать. Но уже неважно.
Уже ничто не важно.
– Марихат?..
Она не желала отстраняться. Он сам принудил её, не посчитавшись с её желанием, так пусть теперь изопьёт ту же чашу, что и она. Пройдёт через боль, через страх.
– Эй, Змейка, хватит! Достаточно!
Но ей не было достаточно! Если уж она проиграла, она и его заплатить заставит! За всё!
Схватив Ардора за нелепый пышный воротник, она жадно притянула его к себе. Её пальцы сжались на его горле.
Ардор не сопротивлялся. Лишь задумчиво уставился ей в глаза.
Понимая, что на самом деле готова убить его, чувствая, как все чувства её ломаются, словно битое стекло, Марихат отпрянула:
– Я ненавижу тебя, Ардор! Я не прощу тебя никогда!
– Отлично! Уже лучше. У тебя весьма своеобразная манера ненавидеть. И если ты признаёшься в ненависти мне, есть надежда, что в новом союзе удастся обойтись без лорда Ворикайна.
Марихат, дрожа, отшатнулась, отирая с губ капли крови с руки Ардора. Вот, казалось бы, всё и решилось? А сколько пафоса было в мыслях, сколько высоких помыслов? А что на деле? Это же просто жалко!
– Из тебя выйдет очаровательный монстр, ядовитая маленькая змейка, – улыбнулся ей Ардор.
И что? Вот так просто сдаться? Выходит, они победили?
Марихат буквально каждой клеточкой чувствовала изменения в собственном теле, чувствовала, как вместе с током крови меняется её тело. Она перерождалась, и изменить это, казалось бы, невозможно.
Отступив, она метнулась в лес. У неё не было никакого плана. Просто невыносимо было стоять и бездействовать. Невыносимо видеть это белоснежное, как гипсовая маска, полуженском неживое лицо. Знать, что за каждой веткой за ней могут следить такие же монстры. Притаившись, ждать, как волк – добычу, как ворон – крови.
От одной мысли, что все её надежды, чаяния и планы легко пошли прахом, не просто оставляли по себе чувство горечи и глубокой обиды – жалили, поднимали в душе осадок дикой злости и упрямство, на котором Марихат не раз и не два удерживалась и выживала раньше.
