– Ну и что? – не поняла я.
– Как «что»? – возмутился подполковник. – Ты не выспалась, что ли? В ее руках ничего не было. Ни-че-го. Она расплатилась сторублевой купюрой, которую держала в руке, хватило почти под расчет. Но сдачу взять отказалась, махнула рукой. Там копейки оставались, и она их не забрала.
– Ну и что? – повторила я.
Кирьянов аж задохнулся от моей тупости.
– Телефон, – догадалась я. – Продавщица не заметила в ее руках мобильный телефон, правильно?
– Правильно.
– Но она могла его положить куда угодно, – возразила я. – В задний карман джинсов или в карман своей жилетки.
– Задние карманы убитой были пусты, а жилетка вообще без карманов, – ответил на это Кирьянов. – Телефон, который разбился по твоей вине, исчез. Его нигде не обнаружили.
– Не обнаружили, значит…
– Не-а.
Это было одновременно и хорошей, и плохой новостью. Хорошей потому, что в деле появились новые эпизоды. Значит, подтверждалась неоднозначность ситуации. Значит, подозрения с меня могут снять из-за отсутствующей улики. Оперативники, работавшие под руководством Кирьянова, относились к своему делу ответственно. Если было нужно, то рыли землю носом, но не пропускали ни одного сантиметра, который надо обыскать. И обнаружили-таки следы Воронцовой. А вот паршивой новость была из-за того, что тот телефон был мне интересен с точки зрения его содержимого, и я бы очень хотела с ним ознакомиться. Однако он просто исчез.
– Воронцова заходит в магазин, держа в руке деньги, – принялась перечислять я. – Она покупает жвачку и бутылку воды. Сдачу не берет. Мобильного телефона продавщица в ее руках не замечает. Воронцова покидает магазин, продавщица выходит следом и видит, что Воронцова садится в припаркованную рядом с магазином машину. Машина тут же уезжает. Так было дело?
Кирьянов кивал на каждом слове.
– Да, все верно, – ответил он.
– Воронцова управляла машиной?
– Нет, она села на пассажирское сиденье.
– Продавщица заметила того, кто был за рулем?
– Лица не видела, но сказала, что это был мужчина.
– А марку машины она не запомнила?
– Не запомнила. Сказала, что не разбирается, – хмыкнул Кирьянов. – Но обратила внимание на цвет. Серебристо-серый. А еще заметила, что машина была неновой.
– О, спасибо, – не выдержала я. – Марку назвать не смогла, но состояние автомобиля оценила с первого взгляда и в темное время суток.
Не знаю, что на меня вдруг нашло. Бедная женщина была ни при чем. Наоборот, даже очень помогла, дав ценные показания.
– Не злись, – примирительно сказал подполковник. – Каждый делает то, на что способен. И у каждого человека свой максимум. Помнишь, чьи слова?
– Мои? – предположила я.
– Мои, – отрезал Кирьянов. – Новую машину от покоцанной сможет отличить даже ребенок. А если тот, кто не шарит в тачках, в состоянии это сделать, значит, повреждения были видны невооруженным глазом. И теперь мы точно знаем, что Воронцова была не одна.
– Уже что-то. За рулем машины мог находиться ее таинственный возлюбленный, имя которого она тщательно скрывала даже от лучшей подруги.
– Кажется, мы на верном пути, – резюмировал подполковник.
– «Кажется» или «точно»?
– Иногда разницы нет, – ответил он. – Но лучше держать в голове оба варианта.
– Значит, ищем побитую временем машину серебристого оттенка.
– Значит, – утвердительно кивнул Кирьянов. – Ты все запомнила с первого раза. Горжусь тобой.
Пришло время моего доклада.
– Вов, у меня тоже новости. Вчера пришлось помотаться, но оно того стоило.
– Выкладывай.
Я рассказала Кирьянову о разговоре с Мельниковой и визите к Светлане Зайцевой, мужа которой сразил сердечный приступ прямо на работе. Кирьянов слушал очень внимательно, и когда я закончила, принялся барабанить пальцами по колену.
– Саша, Саша, Саша, – пытался вспомнить он. – Водитель, да еще и личный. Не помню такого. В списке свидетелей его не было. А фамилия?
– Никто не знает его фамилию. Но он существует, поверь мне, – сказала я. – Это прорыв, я считаю. В деле появился человек, который близко общался с Энио, но по какой-то причине избежал общения с полицией. Мало того, и ты о нем впервые слышишь. Как такое могло произойти?
– Да мало ли кто там сбежал от этого магического придурка! – взорвался Кирьянов. – Я их что, пасу?
– А если ты упустил важного свидетеля?
– Я бы знал. Не дави, Татьяна. Знаешь ведь, что не люблю.
Конечно, он был бы в курсе прежде меня, я в этом даже не сомневалась. Как и в том, что Кирьянов может достать нужного ему человека из-под земли. Если Саша избежал подобной участи, значит, ему было позволено это сделать. Не такой уж, видать, это был и важный свидетель.
– Дай адрес родителей Долгова, – попросила я. – Навещу их.
– А что за необходимость тревожить его родных? Без этого никак?
Вопрос меня удивил. Неожиданная реакция. Кирьянов что-то знал, а я нет? Однако. Если мы вместе работали над одним делом, то старались максимально честно и оперативно делиться любой информацией.
– Мне не нужно с ними общаться? – спросила я. – Хотела их расспросить. Вдруг они о чем-то умолчали? Вдруг сын все же не терял с ними связи и посвятил в свои планы? Про-шло полгода, они могли что-то вспомнить.
– Непохоже, чтобы сын с ними подолгу разговаривал.
– Почему ты так думаешь?
– Потому что ушел из дома и оборвал с ними все контакты. Правда, не подумал о том, что они тоже живые люди. Знаешь, как проходила процедура опознания? Они ее перенесли с огромным трудом, – сказал Кирьянов.
– Что тогда произошло, Вов?
– Его матери стало плохо, она даже в блок зайти не смогла. Пришлось отцу одному справляться. Люди в возрасте, единственный ребенок, с которым они не общались несколько лет. Об этом мне и рассказал потом его отец. Заметил, что сын о них даже не вспоминал. Он вычеркнул их из своей жизни. Для его родных это вселенская боль, помноженная на миллион.
Я вздохнула. Какой там миллион – бесконечность.
– Спасибо, Вов. Я все поняла. Но ты все же сбрось адрес, пожалуйста.
Теперь вздохнул Кирьянов. Тяжело, устало. Поднялся с дивана, подошел к подоконнику, на котором заряжался его телефон.
– Больше новостей у меня нет. Поеду на работу.
– Давай.
Как водится, только у двери я вспомнила, что не задала ему один важный вопрос.
– Скажи, а на теле убитой были какие-либо украшения? Интересует черный овальный камень, обрамленный серебром.
