Юрий Анненков.
Иллюстрация к книге Юрия Юркуна «Дурная компания», 1917 г.
Юрий Анненков. Катька.
Иллюстрация к поэме Александра Блока «Двенадцать», 1918 г.
Юрий Анненков.
Иллюстрация к книге Люка Дюртэна «Преступление в Сан-Франциско», 1927 г.
Но были и другие — бойкие упругие девицы в стиле Дикса, Пикассо и Леже, в стиле Neue Sachlichkeit и бульварной vie modern. На иллюстрациях к книге «Преступление в Сан-Франциско» они послушно расстилаются на койках и дают себя облапать. На рисунках к роману Ивана Голля «Стареющий Люцифер» они ловят клиентов у Нотр-Дам-де-Пари и позируют в витринах берлинских борделей. Толстухи и скелеты, инвалидки и карлицы, негритянки и совсем еще девочки с трогательными куколками в руках. Иван Голль описывал погрязшую во грехе Европу языком иезуита: все низко, все пошло, все бездуховно. И всё в этой книге скучно, кроме иллюстраций. Каждая — о сальной, терпко пахнущей ночной жизни, которую Анненков обожал. Он даже ввел автопортрет: человечек, сидящий в тени и глядящий на голых девиц в витрине, — это сам художник.
В тридцатые годы Юрий Павлович создал, на радость любителям эротики, иллюстрации к сборнику Верлена «Женщины, мужчины, друзья». Обнаженные персонажи гнутся обручами, вибрируют стальными машинами, делают невероятные порнографические вещи. Изобретательные гимнастки так вдохновили «любителей», что те мгновенно раскупили дорогие книжицы. Всего было издано 200 нумерованных экземпляров — возбуждающе большой раритет.
Еще один проект великого эротомана в монокле, оставшийся не завершенным и не изданным, — книга Cine-Baisers, или «Антология экранных поцелуев». Вероятно, Юрий Павлович задумал ее в 1940–1950-е годы, когда активно работал в кино. Отобрал 118 иллюстраций, стоп-кадров из фильмов с целующимися актерами и написал к каждой комментарий. «Антологию» предварял его рассказ «Горничная мне открывает великую тайну» о первом юношеском любовном опыте. Он же приведен в его «Повести о пустяках».
ОДНОГЛАЗЫЙ ЛЬСТЕЦ
Монокль Анненкова — вещица замечательная. Она сразу о многом: о моде и дендизме, об эротике и бельевом шике. В монокле хохочут и перемигиваются мещанство и авангард, сверкают танцы и революции. Но в нем не разглядеть самого художника. Его «стеклышко» — самозащита. Юрий Павлович, такой симпатичный, веселый, общительный, весь буквально наизнанку, весь буквально на ладони, скрывался за бликами монокля. И был искренним лишь наполовину — на один, правый, надежно застекленный глаз, превращенный в белую пустоту на автопортретах.
Второй, плохо видящий глаз прислуживал властям, замечал только великое, только патетическое, только цензурой одобренное и бессовестно, высокохудожественно льстил.
Анненков был необычайно гибким мастером, настоящим акробатом. Лидеры большевиков считали его почти своим. Он был вхож в Таврический и Смольный, расцеловывался с Луначарским, давал знатного храпака с Зиновьевым в его взъерошенном кабинете. Со Львом Троцким податливо спорил об искусстве и громко восхищался его глубокими познаниями. Он носил маску покорной услужливости, но не снимал монокля.
Триумф его гибкости — портрет Ленина. Было два сеанса, и каждый раз вождь проявлял старорежимную учтивость, вставал при появлении юркого Юрия, скоро приветствовал, жал руку, терпеливо высиживал положенное время. И потом Анненков будет много раз вспоминать эти сеансы и брошенную вождем фразу: «Искусство — это слепая кишка, настанет время, и мы его того — дзык, дзык — вырежем». И гибкий льстец Анненков, конечно, смеялся этой неожиданной, острой, уморительной шутке. В согбенном благодарении у прощальных дверей он кланялся и крепко, по-пролетарски, тряс и не отпускал, тряс и не отпускал руку дорогого Владимира Ильича. И этой дрожащей согбенностью, и этим портретом выкупил себе еще несколько лет тихой свободы в Советской республике.
Но ленинской шутке про «дзык-дзык» Анненков придумал ответ — шутку фотографическую. В 1924 году по карандашному наброску он написал живописный лик Ленина для Гознака. И снялся рядом со свежим полотном. Калмыкоподобный вождь нацеливает в невидимых врагов две расстрельные щелочки глаз. И на его фоне позирует Анненков с широко распахнутыми глазами и большим, в черной оправе, упрямо круглым моноклем. Окружности против щелок, ирония против бойниц. За такое футуристское «другоглазие» можно было поплатиться карьерой. Но фотошутка осталась тайной. Снимка этого никто не увидел.
Анненков остроумно иронизировал и над собой. Едкое скоморошество — его бесспорный талант. Монокль был участником шуток. Сохранилось любопытное фото: художник позирует с моноклем и чертежным треугольником, угол которого вставлен в распахнутый рот. Замечательный и по-анненковски ироничный парафраз плаката Эль Лисицкого «Клином красным бей белых».
Впрочем, для меня этот снимок — еще и удивительный двойной автопортрет Анненкова, который, возможно с толикой иронии, отражает двуличие его натуры. На узнаваемое, обычное, почти паспортное изображение наложен авангардный и на самом деле более точный и правдивый автопортрет-коллаж, составленный из треугольника-«носа» и двух окружностей-«глаз». Левый «глаз» — это монокль, то есть независимое богемное, авангардное, аполитичное начало художника. Правый «глаз» — это круглый советский знак Общества друзей воздушного флота на лацкане пиджака. Он символизирует политическое послушание, верность ленинским заветам и веру в скорую победу мировой революции, которую олицетворяют на этом значке аэроплан и кувалда.
Два «глаза» — два начала Анненкова, признание в двуличности, которая в советской России спасала ему жизнь, а на чужбине помогала выживать.
Перебравшись в Париж, Юрий Павлович не спешил становиться эмигрантом с паспортом Нансена. Несколько лет он убедительно выдавал себя за деятеля большевистского искусства, находящегося по долгу службы в столице Франции. Он готовил советскую экспозицию для Международной выставки 1925 года, тесно общался с Союзом русских художников, членствовал в Обществе франко-русской дружбы, выступал от имени Советского Союза на 5-м Международном конгрессе по рисунку, выставлялся на советско-французском «Салоне Паука» и в экспозиции «красного» журнала Clarté. Он демонстрировал портрет Ленина (тот самый, с прищуренными бойницами глаз) в советском павильоне Международной выставки 1925 года. С 1927-го писал статьи в прокоммунистический журнал Notre Union. Бегал в советское полпредство, пил и от души хохотал над кирзовыми шутками тамошних сотрудников. Он был своим парнем, приветливым, веселым, безобидным. И льстивым — но только на один глаз. Его буржуазный монокль вызывал у сотрудников подозрения.
В то неуверенное время Юрий Павлович бегал как никогда резво. И безнаказанно пересекал границы. Здороваясь и обнимаясь с советскими симпатягами, налаживал связи с белоэмигрантским миром. Дружил с Владимиром Вейдле (Вейдличкой) и «правыми» журналистами, приноравливался к православным философам. Поддерживал отношения с Сириным-Набоковым, а Сирин-Набоков поддерживал его литературные начинания и напитывался ими для будущих «Других берегов».
