Эти гастроли вызвали ажиотаж в среде русских эмигрантов. Все хотели познакомиться с балериной, непрерывно звонили Триоле, напрашивались в гости, ловили Плисецкую у театра. Серж Лифарь, балетмейстер-мусагет, недавно уволенный из Гранд-опера, но все еще известный, влиятельный, все еще в отличной творческой форме, не мог упустить такого подарка судьбы.
Приезд Плисецкой был для него действительно подарком. Он любил Майю, обожал ее техничное, гибкое, свободное тело, восхищался игрой. В определенном смысле он тоже был жертвой советской системы: если Плисецкая была невыездной, то он был невъездным. Он, конечно, мог приезжать в СССР, но только как турист, а не прославленный балетмейстер. Сергей Михайлович мечтал устроить «Вечер балетов Лифаря» в Большом, но тщетно: советские власти и администрация театра на каждое предложение отвечали уклончивым отказом. И вот — новый шанс, Плисецкая в Париже. Она теперь на хорошем счету у партийцев, она прима Большого и наконец стала выездной. Хореограф задумал интригу.
Мундир от Шанель и другие сюрпризы
В антракте «Лебединого озера» Лифарь впорхнул в гримерку Плисецкой. Сначала буря утонченных комплиментов, а после — натиск антисоветских советов: «Вам нельзя жить в России. Какого черта вам возвращаться в Москву? Надо бежать. Оставайтесь. Завтра же идем в полицию!» Балерина отшучивалась, она вовсе не хотела бежать. Тем лучше, подумал Лифарь. Значит, на нее можно положиться. Майя станет его переговорщиком с советскими чиновниками.
На следующий день — новый тур де форс, второй акт балетной интриги. Лифарь подхватил приму у артистического входа Гранд-опера: «Майя, поедем. Нас ждет Шанель». Свидетелем того, что произошло дальше, был мой дядя, русский парижанин Ростислав Гофман, друг и секретарь Лифаря. Он был посвящен в планы Сергея Михайловича и с большим интересом следил за развитием событий.
Лифарь и Коко дружили. Об этом знал весь Париж, и многие удивлялись, ведь Мадемуазель никого не любила, отзывалась обо всех только нейтрально или плохо, была эгоисткой и почитала всех нулями. Всех, кроме Лифаря и еще, пожалуй, Ива Сен-Лорана. Их она называла «дети мои». И «дети» отвечали взаимностью. Сергей Михайлович именовал Коко marraine, «крестной матушкой».
Он познакомился с Chanel в середине двадцатых — не с модельером, а с ее драгоценным парфюмом № 5, авангардным, ярким, острым. Полулитровый флакон преподнес ему Сергей Дягилев, страстный поклонник и патрон Лифаря. Лишь в июне 1928-го танцовщика представили Мадемуазель. После триумфальной премьеры балета «Аполлон» она пригласила всю пеструю, шумную, талантливую дягилевскую труппу к себе на улицу Камбон, 31. Тогда она завела традицию потчевать «гениальных русских» после каждой парижской премьеры. Лифарь ответил красивым театральным жестом: припорхнул на рю Камбон, подлетел к Мадемуазель и, драматично упав на колени, преподнес ей золотую лиру, которую только что получил из рук Дягилева. Шанель оценила и жест, и подарок молодого гения. Они стали близкими друзьями.
Отправляясь на гастроли, Лифарь каждый раз составлял завещание (на тот случай, если что-то с ним случится в поездке) и в каждом упоминал свою подругу Коко. Одно из них, датированное 1956 годом, хранится в моей семье. В нем Сергей Михайлович просит «сделать ценный подарок Coco Chanel». Но какой именно, увы, неизвестно.
После окончания Второй мировой, когда Шанель вернулась в Париж, Сергей Михайлович вновь стал часто навещать ее на рю Камбон, старался не пропускать ни одного сезонного показа и активно рекламировал ее наряды среди своих влиятельных знакомых. Сейчас это сложно представить, но в пятидесятые Коко нуждалась в рекламе и деньгах. Ее геометрические костюмы из букле тогда много критиковали, клиентов было наперечет.
И вот осенью 1961-го, познакомившись с Майей Плисецкой, Лифарь решил представить ее Мадемуазель. С тех пор много пишут об этой легендарной встрече, о бескорыстном Лифаре, щедрой Шанель и осыпанной подарками Плисецкой. Все красиво, все полно восторгов. Но та встреча была интригой.
Встреча с Шанель — лишь предлог. Сергей Михайлович добивался сразу нескольких целей (о чем поставил в известность и своего поверенного, Ростислава Гофмана). Во-первых, ему хотелось сделать приятное 80-летней Мадемуазель, ведь она так любила русских и обожала балет. Во-вторых, он рассчитывал на то, что Плисецкая не уйдет от Шанель с пустыми руками и любой презент из рук кутюрье будет щедрым подарком. И, в-третьих, Майя была примой Большого, а Лифарь мечтал показать на его сцене свои постановки. Он был уверен, что Плисецкая, щедро принятая, обласканная, осыпанная комплиментами, поможет ему наладить связи с советским руководством. А для того чтобы руководство стало сговорчивее, Лифарь приготовил ценные подарки.
И вот, подхватив Майю на выходе из Гранд-опера, Лифарь быстро повез ее на свидание с Коко на улицу Камбон, 31. В этом чистеньком беленьком особнячке, похожем на старенькую гувернантку в игривых седых завитушках, по сей день находится дом моды Chanel. Пришли, расцеловались с ассистенткой, поднялись на второй этаж, в зал демонстраций. Там — рабочий хаос. Девицы одетые и раздетые, стрекот каблучков, шепот шерсти и шелков, клекот ножниц, колкая бижутерия и колкие словечки — все это шевелится, переливается, и трудно разобрать, где, кто, что.
«Enchantée». — Коко черным морским чертиком вынырнула из-под волны букле. Протянула шершавую ручку, вычертила сухонькую улыбку — в две ниточки, в один всего стежок. Черно-белая, худая, строгая, иглоподобная. Прошила взглядом, обметала комплиментами — tres belle да pas mal. И усадила смотреть коллекцию — она готовила осеннее дефиле и вновь одела моделей в геометрические костюмы. Теперь они хорошо продавались, утренние шестидесятые научились понимать идеи Мадемуазель.
Манекенщицы замаршировали вдоль подиума. Шанель отдавала команды и, конечно, рисовалась: рявкала громче обычного, выстукивала такт быстрее обычного и чаще делала моделям замечания. Потом вдруг фыркнула, подпрыгнула, очень театрально возмутилась: «Черт побери! Эти девочки не могут носить мои вещи!» Сорвала с манекенщицы жакет, набросила на себя и прошлась, делая Плисецкой длинный глаз, оценивая реакцию. Произвела нужное впечатление: прима с испугом и восхищением смотрела на Мадемуазель, аплодировала костюмам и ей самой, конечно. Коллекция очень понравилась. Шанель, довольная, бросила: «Выбирайте, что вам приглянулось». И балерина, верно, выбрала бы всю коллекцию, каждый ее выход. Но Шанель, это поняв, опередила: «Что ж, раз вы молчите… я выберу за вас. Вот тот белый мундирчик, что на Жанет. Он ваш».
Балерина получила комплект — платье-сарафан из плотного белого шелка и жакет из той же ткани с золотыми пуговицами. По-военному строгий, но женственный и элегантный, как всегда у Шанель. По ее команде прима тут же надела его и прошлась по подиуму, подражая моделям. Получилось неплохо. Коко высоко оценила старания примы и даже сухо похлопала. Экзамен сдан.
Костюм из белого шелка, подаренный Шанель Майе Плисецкой. 1961 г. Ныне в собрании Александра Васильева.
