Претензии Ирана на 20 % бассейна Каспийского моря затрагивают интересы Азербайджана и Туркменистана, касаясь России и Казахстана косвенно, однако могут в перспективе послужить причиной регионального конфликта. Иран, в отличие от Турции, в столкновении с Россией может рассчитывать только на собственные силы, имея «в тылу» конфликты с соседями по Персидскому заливу, Израилем и, несмотря на «ядерную сделку» 2015 года с Западом, в первую очередь с США. В то же время военное сотрудничество Ирана с Москвой по разблокированию сирийского кризиса, начиная с осени того же 2015 года, заложило основу антитеррористического российско-иранского альянса.
Россия после снятия с Ирана санкций ООН, открывшего дорогу к вступлению этой страны в ШОС, заняла активную позицию на иранском рынке вооружений и военно-технического сотрудничества. Расширение сотрудничества Москвы и Тегерана в экономике, в том числе в вопросах грузового транзита, стоит на повестке дня. В то же время, несмотря на открывающиеся перспективы сотрудничества, опыт развития российско-турецких отношений, которые до столкновения интересов Москвы и Анкары в Сирии оценивались исключительно со знаком плюс, заставляет осторожно оценивать перспективы ирано-российского альянса. При всех его перспективах просчитывать возможность столкновения с Ираном России необходимо.
Иранская армия и силы Корпуса стражей исламской революции вооружены в основном устаревшим оружием, однако многочисленны, мотивированы и имеют боевой опыт, полученный в войне с Ираком 80-х годов, в борьбе с сепаратистами, террористами и наркоторговцами на собственной территории, в Сирии и в приграничных с Ираном районах Ирака, Афганистана и Пакистана. У Ирана есть опыт противостояния с Израилем и Саудовской Аравией. Как и в ситуации с Турцией, фактор ядерного сдерживания играет для России на иранском направлении ключевую роль. Получение ИРИ ядерного статуса в военной сфере снизит это преимущество, обрушит режим нераспространения и спровоцирует гонку ядерных вооружений на БСВ и в мире в целом.
В отличие от Турции, которая может попытаться задействовать в случае конфликта с Россией исламистских радикалов, Иран имеет в этом большой опыт, включая создание военно-террористических структур, транспортировку для них вооружений и военной техники на дальние дистанции, реорганизацию после военных поражений («Хизбаллы» в 2006-м, ХАМАСа в 2009 году), теракты против посольств – в Аргентине, организацию массовых волнений – на Бахрейне и в Ливане, а также поддержку местных этнических формирований – в Ираке, Сирии, Ливане, Афганистане и Йемене. Это заставляет серьёзно относиться к иранскому потенциалу «гибридной войны».
Иран, в случае принятия его руководством соответствующего решения, может создать в отдельных регионах российского Северного Кавказа обстановку, близкую к ситуации в Ливане. Не стоит забывать, что практика использования «шахидов-самоубийц» была распространена в Иране в годы иракской войны. Не случайно ВС ИРИ имеют в своём составе подразделения «камикадзе», в том числе в составе ВВС и ВМФ.
Террористическое подполье Иран в России не поддерживает, но система его влияния в стране создана (в том числе в Новосибирске, Казани, Астрахани, Санкт-Петербурге и Москве), включая сеть культурных центров, стиль работы которых напоминает Совзарубежцентры. Тегеран может использовать связи в этнических диаспорах России для доступа к закрытой информации политического и военно-технического характера.
Ослабление центральной власти в Пакистане и возможная в среднесрочной перспективе дезинтеграция этой страны обострят для Москвы проблемы оружия массового уничтожения, афганского наркотрафика и радикального исламизма, проникновение которого в Россию идёт через центральноазиатские диаспоры. При этом неизбежное в случае вывода войск США из Афганистана возвращение к власти там талибов означает вытеснение из афганского пограничья в Среднюю Азию и Россию исламистских формирований, включая «Исламское движение Узбекистана» и другие радикальные группировки, вплоть до ячеек «Исламского государства». Процесс этот в 2015 году уже начался – афганское пограничье от Туркменистана до Таджикистана занято исламистами.
Ядерная программа Пакистана с точки зрения нераспространения опаснее иранской: в случае потери правительством контроля над страной высока вероятность попадания «на свободный рынок» расщепляющих материалов, оборудования, ядерных зарядов и их носителей. Альтернатива – перемещение пакистанского ядерного комплекса за пределы страны, на территорию Саудовской Аравии или ОАЭ. Инструментов, позволяющих контролировать Пакистан, не существует. Задача эта не может быть решена, так как означает ядерную войну. При этом экономическое и военно-политическое партнёрство Китая с Пакистаном даёт ему шанс на успешное вмешательство в зоне АфПака в случае ухода оттуда войск США с минимальным применением силы.
«Арабская весна» на короткий период времени привела исламистов к власти в Тунисе, Египте, Ливии и других странах БСВ и Африки, где они пытались, интегрировавшись во властные структуры, получить доступ к их ресурсам. Именно в этом направлении эволюционировали «Братья-мусульмане». Синтез политического ислама и государственных институтов должен был произойти за счёт исламизации этих институтов, включая вооружённые силы, и радикализации политики стран, в которых исламистам удалось стать частью государственной системы.
Результат этих действий для исламистов пока неоднозначен. В большинстве стран «Арабской весны» они потеряли власть и пытаются вернуться к ней, используя государства, патронирующие их: Саудовскую Аравию, Катар, Турцию и Пакистан. Переломным моментом в экспансии современного исламизма стало их поражение в Сирии благодаря России.
Результативность экономических проектов РФ на БСВ, включая турецкое, арабское и иранское направления, сомнительна. Крупные совместные атомные и трубопроводные проекты, как правило, имеют политическую основу, и их реализация зависит от текущей конъюнктуры. Нефтегазовые и торговые проекты, рассчитанные на быструю прибыль, реализуются немного успешнее.
В качестве частичной компенсации проблем, которые Россия получает в рамках экономического сотрудничества с исламскими странами БСВ, можно рассматривать сотрудничество с Израилем, включая вопросы интеграции промышленности высоких технологий, борьбы с терроризмом и преодоления западных санкций.
Анализируя состояние дел в регионе, приходится признать провал попыток мирового сообщества влиять на идущие там процессы. Происходящее в регионе не укладывается в принятые на Западе теории. Степень влияния на идущие там процессы минимальна, последствия контрпродуктивны. Проблема не только в том, что регион дестабилизирует международную политику, но и в том, что попытки сгладить его негативное влияние ухудшают ситуацию. Международное сообщество на БСВ играет роль пресловутых семи нянек.
Российская политика, в отличие от советской, перестала использовать в каждом проблемном случае силовые сценарии и попытки финансового давления, исходя из ограниченности ресурсов и изменения внешнеполитических задач Москвы. Она не претендует на статус сверхдержавы, чреватый непосильными расходами и перенапряжением сил страны, применяя военную силу за пределами границ в исключительном случае – в Сирии. Особый вопрос, может ли она без применения ядерного оружия противостоять Ирану или Турции в случае полномасштабного конфликта с ними. Проблематична эффективность её борьбы с исходящим из региона наркотрафиком.
