Ю. Б. как научный руководитель проблемы в целом постоянно думал об этой стороне ядерного оружия, возможных тяжких последствиях нашего недомыслия… Я уверен, что усилия, предпринятые Юлием Борисовичем в свое время в области безопасности, позволили нам не оказаться в условиях полного запрета испытаний, по аналогии с американцами, в тяжелом положении».
И еще одно свидетельство того, как Ю. Б. Харитон беспокоился о безопасности работ с оружием. Это было в процессе «массового разоружения», когда политические амбиции руководителей страны возобладали над трезвым расчетом и техническими возможностями создателей ядерного оружия. Рассказывает генеральный директор завода «Авангард» Ю. К. Завалишин:
«В последние годы Ю. Б. особенно внимательно следит за безопасностью работ, проводимых на ядерных предприятиях нашего министерства. Именно в связи с этим вопросом он в последний раз посетил наш завод. Это было в 1993 году. Ю. Б. позвонил мне и выразил желание побывать на предприятии, посмотреть разборку ядерных зарядов в специальных „башнях“, способных локализовать продукты взрыва при аварийной ситуации, ознакомиться с порядком хранения и учета делящихся материалов и с ходом строительства новых специальных безопасных хранилищ.
В эту встречу я особенно ощутил, как глубоко он переживает за будущее того величайшего достижения человеческого разума, которому он посвятил всю свою жизнь, и волнуется, сумеют ли потомки использовать его на благо человечества, а не на гибель нашей цивилизации…»
Все-таки очень страшное это оружие, которое даже своих творцов заставляет иначе смотреть на пройденный путь! А подчас даже и сожалеть о том, что они сделали… Таких сомнений я не замечал у Юлия Борисовича Харитона, при наших встречах он не высказывал их. Более того, в конце жизни он как бы подвел ее итоги своей работы:
«Я не жалею о том, что большая часть моей творческой жизни была посвящена созданию ядерного оружия. Не только потому, что мы занимались очень интересной физикой… Я не жалею об этом и потому, что после создания в нашей стране ядерного оружия от него не погиб ни один человек. За прошедшие полвека в мире не было крупных военных конфликтов, и трудно отрицать, что одной из существенных причин этого явилось стабилизирующая роль ядерного оружия».
В последний год ХХ века, когда отмечалось 50-летие со дня испытания первой советской атомной бомбы, слова ее создателя звучали пророчески. Но отражают ли они надежды будущего?
Эхо «голубого сияния»
Казалось бы, что такого рода трагедии принадлежат прошлому, и им не суждено случаться в нашей действительности. Однако «голубое сияние» нежданно вспыхивает в лаборатории, высвечивая все несовершенство нашего разума и хрупкость человеческого существа. И вот уже молча склоняем головы перед памятью тех, кто уходит от нас, став навсегда еще одной жертвой «атомного века».
Гибель физика Александра Захарова, который работал в Федеральном ядерном центре «Арзамас-16», вновь заставила иначе взглянуть на происходящее и, в частности, на положение в ядерном комплексе России.
Наш разговор с начальником департамента проектирования и испытания ядерных боеприпасов Николаем Павловичем Волошиным начался с анализа этого «чрезвычайного происшествия», которое и привело к гибели Захарова. Столь высокий пост в Минатоме России Волошин занял осенью 1996 года, а потому я и спросил его:
– Вы «в начальстве» не очень давно, но тем не менее случай с Захаровым самый тяжелый за это время?
– Да. И не за последний год, а за весьма долгое время… Двадцать лет назад на полигоне погиб мой сотрудник. Я был руководителем группы физических измерений, и один из старших техников попал под фургон – и он погиб…
– Но речь идет о радиационной трагедии…
– Для нас любой случай, связанный с гибелью сотрудника, всегда «чрезвычайное происшествие», и всегда проходит тщательное расследование… Однако в нынешней ситуации катастрофа в Арзамасе-16 привлекла внимание высшего руководства страны – ежедневно приходилось готовить материалы для докладов президенту и премьер-министру. Так что если бы не поседел на нашей работе раньше, то это случилось бы на той неделе…
– А почему такой интерес?
– Я объясняю это изменившимся отношением к нашему министерству и к нашим делам. На мой взгляд, это предвзятое отношение! В Воронежской области погибли четыре девочки, сгорели заживо, и никакой реакции… А у нас раз в двадцать или тридцать лет случилось такое происшествие, и сразу же «надо менять всю систему безопасности» – так начинают утверждать и депутаты, и средства массовой информации.
– Потому-то и интерес особый, что такое случается очень редко… Кстати, а когда было предыдущее?
– В 67-м году в том же Арзамасе-16. Причем примерно на таком же «котле». Стрельников Юрий Владимирович работал еще очень долго после того случая, правда, стал плохо видеть… В 68-м году произошла авария в Снежинске, два человека погибли – один на третий день, второй – через три месяца… Они облучились также при работе с «критсборкой».
– Расшифруйте, пожалуйста, это понятие. Зачем нужна «критическая сборка»?
– Для исследования так называемого «коэффициента умножения» собирается такое устройство, которое как бы похоже на «бомбу при сближении». Как пишут в учебниках: есть одна половина атомного заряда и есть вторая – когда их сближаешь, то возникает критическая масса, резко увеличивается выход нейтронов, которые и осуществляют цепную реакцию. Для расчетов «изделий» или активной зоны реактора АЭС нужно точно знать нейтронные сечения… Но чтобы иметь возможность подсчитывать нейтроны, и нужны специальные установки… Ну, будем считать, что пришла в систему тысяча нейтронов, а родился тысяча один… И мы узнаем коэффициент умножения, а затем уточняем сечения взаимодействия нейтронов. «Главный инструмент» для работы – «критическая сборка». Она может собираться по-разному, а не обязательно из двух половинок. Конфигурация ее может быть и сферической, и цилиндрической. «Критсборка», конечно же, собирается в таком состоянии, чтобы никакой критической массы, вызывающей цепную реакцию, не было. Затем к ней приближают, например, отражатель, который возвращает вылетевшие нейтроны, и таким образом можно определить тот самый «коэффициент умножения». Вся работа, как понимаете, ведется дистанционно…
– Проще говоря, собирается своеобразная модель ядерного заряда?
– Можно сказать так… Это так называемые «критмассовые измерения», и они начались еще до создания первого атомного заряда. Они проводятся давно и регулярно. Но несколько лет назад по программе совместных работ с ядерными лабораториями США возникла идея уточнить эти «нейтронные константы». Когда-то они были измерены, опубликованы – есть даже специальный сборник, но все же некоторые уточнения нужны. Благо и случай удобный: испытаний оружия нет, но о надежности его беспокоиться следует. Да это и забота о безопасности атомных реакторов. В общем, уточнениями этих нейтронных констант и занялись физики ядерных центров России и США. Ежегодно ученые встречаются на международных конференциях и докладывают о проделанной работе, обмениваются полученными результатами. Они рассказывают о своей «критсборке» и дают по ней уточненные цифры. Специальная комиссия оценивает эксперимент и дает заключение о полученных константах.
