Лаборатория «В» создавалась специально для заключенных и немецких специалистов. Их разместили в бывшей колонии для испанских детей. Лабораторией руководил академик АН УССР А. И. Лейпунский. Здесь разрабатывались реакторы с обогащенным ураном, другие атомные установки.
Немецкие физики работали под руководством профессора Р. Позе. Они находились здесь до 1952 года.
Всемирную славу Физико-энергетическому институту принес пуск первой мире атомной электростанции. С тех пор Обнинск стал местом паломничества физиков и атомщиков со всего мира.
Посуда из… платины
Три дня письмо главы ПГУ при СМ СССР Б. Л. Ванникова лежало на столе Сталина. Все остальные документы – постановления и распоряжения Совета министров – он, как обычно, подписал сразу, но это письмо держал у себя. Очевидно, еще раз перепроверил все, что было в нем написано. Такое со Сталиным теперь случалось редко – он знал, что вводить его в заблуждение никто не может, но нынешняя просьба одного из руководителей была весьма необычной.
Странно, а почему сам Берия не обратился к нему с такой просьбой?
Очевидно, посчитал, что в данном случае достаточно распоряжения Сталина, а постановления правительства не требуется.
Речь в письме шла о выделении 17 килограммов 779,5 грамма платины, 1 килограмма 106 граммов золота, 9 килограммов 759 граммов серебра, 120,4 грамма родия и 250 граммов палладия.
Сталина удивила точность до граммов: за нею чувствовалась как скрупулезность подсчетов, так и абсолютная надежность тех цифр, что приводят ученые.
А все эти материалы требовались для… лабораторной посуды! Ванников объяснил ситуацию в письме так:
«Необходимость выделения указанных металлов диктуется тем, что в условиях высокой радиоактивности материалов, исследуемых на предприятиях и в лабораториях Первого главного управления, требуется высокоустойчивая против коррозии посуда, изготовленная из благородных и редких металлов (заменителей, равноценных им по свойствам коррозиеустойчивости, наша промышленность не имеет)».
24 октября 1947 года Сталин распорядился, чтобы платина, золото и серебро и другие металлы были выделены для Атомного проекта. Оказывается, «посуда», где варился плутоний, стоила так дорого…
«День защиты от излучений…»
В этот же день И. В. Сталин занимался дозиметрами, сорбентами и радиологическим кабинетом при биологическом отделении Академии наук СССР.
Пуск первого реактора обнажил огромное количество проблем, понимания которых еще не было. Одна из них – вредное воздействие радиоактивных излучений.
Однако ученые были «слепы и глухи» – соответствующей аппаратуры не было, а потому лучевые поражения и заболевания только фиксировались, но не предупреждались. Создание мощного промышленного реактора на Урале грозило обернуться «невидимой трагедией». Аналогичной той, что уже случилась в Америке. Там даже появился роман, а затем и фильм, которые рассказывали о мучительной смерти одного из физиков.
Кстати, американцы так и не показали в полном объеме то, что они сняли в Хиросиме и Нагасаки. Некоторые кадры были так ужасны, что вызывали только ненависть к тем, кто осмелился применить ядерное оружие против людей. Эти материалы были засекречены…
Сталин вместе с Берией фильмы смотрел.
Ему было понятно, о чем просит в своих письмах Ванников. В Радиационной лаборатории и Лаборатории № 2 уже были сконструированы первые дозиметры, а потому руководитель ПГУ при СМ СССР просил вполне конкретно:
«Указанными приборами необходимо снабдить для соблюдения техники безопасности обслуживающий персонал, работающий вблизи установок, излучающих гамма-лучи, и в частности персонал строящихся заводов № 817 (по проекту акад. Курчатова) и № 813 (по проекту проф. Кикоина)».
Министерство промышленности средств связи к апрелю 1948 года должно было изготовить 400 штук дозиметров и первые 300 штук сигнальных приборов. Именно их сирены вскоре начнут звучать в цехах Плутониевого комбината так часто, что некоторые начнут сходить с ума. А страна услышит их впервые в фильме «Девять дней одного года»…
В следующем своем письме Ванников просил о том, чтобы министерство химической промышленности выпустило в четвертом квартале 12 тонн сорбента, для которого требуется 12 тонн серебра. Он пояснял:
«В процессе работы цеха „Б“ завода № 817… будет иметь место выделение вредных газов йода и ксенона и аэрозолей, поглощение которых должно производиться специальным сорбентом, в состав которого входит серебро».
Сталин завизировал и это письмо.
К сожалению, сорбент помог лишь частично. Условия работы в цехе «Б», где была сосредоточена вся радиохимия, были настолько опасными, что не было ни одного человека, который не получил бы там «лишних доз». Впрочем, разве они бывают «не лишними»?!
И, наконец, последнее письмо Ванникова. Он поддерживал просьбу президента Академии наук СССР С. И. Вавилова о создании радиологического кабинета, в котором находился бы радиоактивный препарат. Ванников писал:
«…предусматривается организация радиологического кабинета со штатом в 7 человек, выделение Академии наук СССР дополнительно 25 штатных единиц и радия-мезотория 0,75 грамма».
Сталин подписал распоряжение СМ СССР, в котором все просьбы академика Вавилова были удовлетворены. Правда, один пункт показывает, сколь дефицитны были тогда радиоактивные препараты:
«4. Обязать Академию наук СССР возвратить министерству финансов СССР в государственный фонд радий-мезоторий… по миновании надобности в пользовании им».
Поистине, радий дороже серебра и злата…
Хозяин «ядерной помойки»
Вольно или невольно, но сразу же рождается где-то в глубинах души протест: мол, нельзя ли выбирать слова не столь резкие, как разные там «катастрофы», «помойки»? Русский язык богат на синонимы, может быть, лучше использовать «происшествия», «нештатные ситуации», «отходы производства», «нерасчетные сбросы» и так далее, – в общем, слова более мягкие и необидные можно отыскать в избытке! Но и мы, и множество других людей, именующих зачастую себя «зелеными», да и сам Евгений Дрожко, предпочитаем говорить остро, принципиально, по существу дела… Только в этом случае можно не только верно оценить случившееся, но и наметить реальные выходы из сложившейся ситуации, а она ведь ох как тяжела…
Впрочем, добавим еще одно: у Евгения Гордеевича Дрожко должность уникальная. Пожалуй, даже единственная не только в атомной промышленности, но и в России. Он – заместитель директора комбината «Маяк». Это чрезвычайно высокий ранг в иерархии отечественной промышленности. Но еще более удивительное: его главная обязанность – отвечать на комбинате за экологическую безопасность! Не за производство, не за кадровую политику, не за «общие» вопросы или секретность, а только за сохранение природной среды, за экологию. Такого, поверьте, на других предприятиях, даже близких по масштабу «Маяку», вы не встретите, Уже сам по себе этот факт говорит о многом…
