К сожалению, обращения Николая Николаевича даже к самому Сталину нужного эффекта не дали: да, ему было поручено выполнять определенную работу по проекту, да, некоторых сотрудников института привлекли к исследованиям, но сам академик Семенов оказался в стороне, не в центре внимания. Это было обидно. И даже несправедливо, по мнению Семенова, так как в стране он был, безусловно, самым крупным специалистом в этой области.
Академик искал пути исправления этой несправедливости.
«Семинар» – это было спасительное решение. Никто не сможет возразить против этого, потому что история физики ХХ века – это прежде всего семинары, на которых ученые совместно искали верные пути развития науки.
Семенов поделился своей идеей с Курчатовым. Тому, естественно, возразить было трудно: он прекрасно помнил, что сам начинал на семинарах Иоффе и Семенова, которые в 20-х и 30-х годах процветали в Ленинградском физико-техническом институте и на которых формировались практически все крупные физики страны.
Академик Семенов попросил Курчатова подписать соответствующее письмо председателю Научно-технического совета ПГУ генерал-полковнику Б. Л. Ванникову. В нем утверждалось, что на данном этапе необходимо организовать при Институте химической физики под руководством академика Н. Н. Семенова постоянно действующий семинар, где обсуждались бы проблемы, связанные с созданием «реактивного двигателя», то есть атомной бомбы.
В письме были перечислены ученые, которых следовало привлечь к работе семинара. Всего 37 человек. В этом списке наряду с Курчатовым, Зельдовичем и Харитоном значились ученые ФИАНа, Института математики и, конечно же, Института химической физики. Последних было больше, чем представителей Лаборатории № 2.
Мнение Ванникова было категорическим: «Считаю нецелесообразным так широко обсуждать вопросы лаборатории».
На всякий случай свое решение он согласовал и с Игорем Васильевичем Курчатовым, который признался, что отказать академику Семенову он не мог.
Взрыв под Ногинском
Осведомителей у Сталина было вполне достаточно, а потому он знал даже то, о чем Берия не хотел ему докладывать.
Берия считал, что происшествие на Ногинском авиаполигоне особого внимания не заслуживает. При испытаниях корпуса для атомной бомбы сгорел старенький самолет, подобное случается в авиации часто… Тогда, в мае, Берия ничего не сказал о гибели «Пе-8». Кстати, он считал, что это должен был сделать Вершинин, который командовал авиацией. Пожар на «Пе-8» никакого отношения к атомному оружию не имеет. Так считал Берия.
Но он ошибался.
Очередная ночная встреча со Сталиным прошла в ночь на 22 июня. День был особенный – ровно шесть лет прошло после нападения фашистов на СССР. Сталин регулярно возвращался к событиям начала войны, сетовал, что военные не всегда информировали его правильно и в полном объеме, что и привело к некоторым ошибкам, которые были сделаны после коварного нападения Гитлера.
– Руководитель страны должен знать все! – резко сказал Сталин. – Разве не так, товарищ Берия?
Тот похолодел. Столь официальное обращение не обещало ничего хорошего.
– Так точно! – Берия даже вскочил со стула.
– Сидите, сидите… – Сталин прошелся вдоль стола, потом добавил: – Доложите подробно завтра мне и руководству страны, что произошло в Ногинске месяц назад и о чем вы мне не сообщили. Это очень важно для всех нас… – И Сталин вновь начал вспоминать события июня 1941 года.
23 июня 1947 года на стол И. В. Сталина легла «Докладная записка об испытаниях крупнокалиберных авиабомб».
В первых строках Берия напомнил, что согласно постановлению № 652–227 ВВС (т. Вершинину) было поручено провести в мае месяце баллистические испытания крупнокалиберных авиабомб. Для этого нужно было провести ремонт двух самолетов «Пе-8», оборудовать их специальной системой подвески и механизмами для сброса. Далее Берия пишет, и его слова Сталин отчеркнул:
«Докладываю:
1. Указанные в постановлении крупнокалиберные авиабомбы, подлежащие баллистическим испытаниям, представляют собой макеты тех изделий, которые проектируются сейчас проф. Харитоном.
Вес этих авиабомб – 5 тонн, диаметр – 1,5 метра, длина – 3,35 метра. Чтобы обозначить точно место и время падения авиабомб, они снаряжены 15 кг тротила…»
Далее в записке подробно описывается, как утром и вечером взлетали «Пе-8». Они осуществили сброс авиабомб с высоты 7000 метров. Баллистический спуск бомб прошел нормально, при ударе о землю они взорвались. Однако вечером 21 июня у первого «Пе-8» один из моторов задымил. Летчик попросил разрешения сбросить бомбу на высоте в 4000 метров. Такая команда прошла. Испытания завершились благополучно. Но при посадке второго «Пе-8» левый мотор вдруг загорелся. Самолет успел приземлиться, экипаж покинул его, и в это время произошел взрыв и пожар.
В заключение Берия информировал Сталина:
«По договоренности с т. Булганиным расследование обстоятельств и причин гибели самолета производит министерство вооруженных сил.
Результаты будут вам доложены т. Булганиным».
Сталин был доволен. И не только тем, что Берия точно указал, с кого надлежит спрашивать, но и его тщательностью при работе с секретными документами. Когда речь зашла о Харитоне и его изделиях, фамилия и нужные слова были вписаны им от руки. Не имеет значения, что докладная записка существует в единственном экземпляре и предназначена она только для Сталина, законы секретности не должны знать исключений.
Сон атомных великанов
«Иваны» пришли на смену «Аннушке». Так уж случилось, но атомный первенец «Маяка» доставил слишком много хлопот своим создателям. Более того, именно при освоении «Аннушки» и Игорь Васильевич Курчатов, и его ближайшие соратники, а также большинство эксплуатационников получили большие дозы: слишком много было «козлов» в каналах, разбухали урановые блочки, спекались материалы, – в общем, всевозможных неприятностей хватало, и за каждый шаг в познании характера работы реактора приходилось платить дозами облучения, нерасчетными и неучтенными. Но тем не менее создатели «Аннушки» упорно шли к цели, во имя которой они жертвовали и своим здоровьем, и многими годами жизни, – к получению плутония для первой атомной бомбы.
«Джо-1» (американцы называли нашу первую бомбу в честь «дяди Джо» – Сталина) успешно взорвалась, а «Аннушка» в очередной раз встала на ремонт. И уже всем, а в первую очередь куратору атомного проекта Берии, стало ясно, что полагаться на «Аннушку» нельзя, а нужны мощные промышленные реакторы. Плутония требовалось много, даже очень много, а потому в Челябинске-40 как грибы начали расти атомные гиганты. То были «Иваны».
Первый из них заработал 15 мая 1950 года.
Второй – через год.
К декабрю 1951 года в Челябинске-40 уже работало пять атомных реакторов. А еще через год в строй вступил шестой, потом еще один, и еще… В 1978 году начал действовать «Руслан» – очередной атомный богатырь, равного которому нет в мире до нынешнего дня.
