Впрочем, к такого рода событиям сам Кирилл Иванович относился спокойно. Он часто повторял: «По блату под купол цирка не полезешь». А потому, когда выпадал свободный вечер, обязательно бывал в цирке и в Большом театре. К сожалению, за короткую жизнь таких вечеров было очень немного…
Всего 12 человек в стране знали обо всех аспектах создания ядерного оружия. Первым был Сталин, вторым – Берия, далее Курчатов, Харитон, несколько министров и, наконец, Щелкин. Кирилла Ивановича привлек к проекту Курчатов по рекомендации Зельдовича. Оказалось, что в стране лишь один человек – заведующий лабораторией в институте, которым руководил академик Н. Н. Семенов, – все знал о «внутренних механизмах взрыва». В 1932 году он был принят в институт лаборантом, а через шесть лет ученый совет, присуждая ему ученую степень, констатировал: «Работа К. И. Щелкина является крупным шагом вперед в науке о горении и показывает, что диссертант обнаружил не только высокую квалификацию в области горения и большое экспериментальное мастерство, но и, выдвинув оригинальную и весьма обоснованную новую теорию возникновения детонации, показал себя сформировавшимся самостоятельным ученым».
Его докторская диссертация открыла путь для создания мощных реактивных и ракетных двигателей, а также оказалась необходимой для разработки ядерного оружия.
Но между кандидатской и докторской диссертациями пролегла война.
Кирилл Щелкин ушел на фронт добровольцем. Он отказался от «брони». Воевал под Курском, потом защищал Москву. Кандидат наук был рядовым во взводе разведки. Но уже в начале 1942 года Щелкин был отозван в свой институт, который находился в Казани. Авиации были необходимы реактивные двигатели, и без специалиста по теории горения и детонации обойтись было нельзя.
Как только Атомный проект начал набирать обороты, выяснилось, что без Щелкина создать бомбу не удастся. И заведующий лабораторией института сразу стал первым заместителем главного конструктора.
Курчатов с великим уважением относился к боевому прошлому своего товарища. Иногда шутил: «Наше дело солдатское, сказал генералу „кругом“ – он и побежал». Поистине, в Атомном проекте они были маршалами.
Жаль, что «ракетные дела» Щелкина чаще всего остаются «безымянными» – на его работы не принято было ссылаться. Да и к чему считаться с человеком, у которого в пропуске было записано, что он является «агентом по снабжению Волжского речного пароходства»?! Правда, по такому пропуску можно было пройти везде – даже в ЦК партии и на Лубянку. Но об этом знали только его хозяин и несколько «посвященных», чего, впрочем, было вполне достаточно, чтобы молниеносно решать любые вопросы по «снабжению Волжского пароходства» или «Приволжской конторы», как официально именовался тогда Арзамас-16.
Для ракетчиков работы Щелкина оставались безымянными. Все-таки это огорчало ученого. Его сын свидетельствует:
«Я никогда не слышал от отца никаких претензий к разработчикам реактивных и ракетных двигателей, которые, пользуясь результатами его научных исследований, очень редко делали ссылки на его работы. Только однажды, уже в начале 60-х годов, был такой эпизод. Целый день отец сосредоточенно о чем-то размышлял, прогуливаясь, не садясь за письменный стол, что было необычно. Наконец он обратился ко мне: „Сделал исключительно красивую работу. Знаю, она очень нужна разработчикам ракетных двигателей. Они никогда до этого не додумаются. Рука не поднимается публиковать ее. Опять используют и не сошлются на автора“. Это был единственный случай, когда прорвалась, видимо, накопившаяся за многие годы обида…»
К сожалению, даже С. П. Королеву не удалось сообщить о «ракетном» авторстве Щелкина. Я имею в виду «Ивана».
Это было «изделие 202». Мощнейшая термоядерная супербомба – весом 26 тонн, длиной восемь метров, диаметром два метра. Специально для нее была создана парашютная система. Ясно, что она была повышенной надежности. Щелкин «принял ее для своих изделий» – это была лучшая рекомендация для Сергея Павловича Королева. Он взял ее для своих космических аппаратов, которые возвращали с орбит пилотируемые корабли.
А знакомство двух великих конструкторов началось с конфликта.
К. И. Щелкин еще при создании первого образца атомной бомбы поставил перед своими сотрудниками необычайно сложную задачу, сформулировав ее предельно просто: «при любой ситуации, при любом отказе любого узла система управления подрывом должна сработать!» Было придумана так называемая «двухканальная система управления». По требованию Щелкина испытатели на стендах включали ее миллион раз. И ни единого отказа!
Надежность системы подрыва в конце концов обеспечивала безопасность ядерных «изделий». Ю. Б. Харитон и К. И. Щелкин считали, что это одно из главный условий при создании оружия. Да, их требования подчас были жесткими, казались, излишне усложненными и «мелочными», но в Атомном проекте слово конструктора было законом, который неукоснительно соблюдался. Благодаря этому за всю историю нашего атомного оружия с ним не случалось катастроф.
С. П. Королев и К. И. Щелкин вместе работали над созданием ракетно-ядерного оружия, способного достигать территории США. На ракету Королева устанавливалась водородная боеголовка. Но Кирилл Иванович узнал, что система управления ракеты одноканальная, и тут же заявил Сергею Павловичу: «Я заряд на твою ракету не поставлю, пока не сделаешь систему управления двухканальной, как у заряда. Твоя ракета не обеспечивает ни безопасности, ни надежности».
Королев «разбушевался»: мол, не дело атомщиков учить ракетчиков! Его «гнев» был объясним: он обещал Н. С. Хрущеву сделать ракету в этом году, а теперь сроки приходилось передвигать минимум на полгода.
Конечно же, Щелкин настоял на своем – на него ничьи эмоции не действовали…
Он рассказывал сыну:
«И знаешь, как Королев благодарил меня потом. Он был поражен, что ракеты стали летать не только надежнее, чем ожидалось, но и точнее. Оказывается, всегда работал именно тот из двух каналов управления, который точнее нацеливал ракету. И главное, рассказывал Королев, что американцы в то время до этого не доперли. Их ракеты стали чаще падать, чем королёвские…»
Но вернемся в весну 47-го, когда на двух ученых – Ю. Б. Харитона и К. И. Щелкина – была возложена ответственность за создание атомной бомбы. Все остальные в КБ-11 подчинялись им. Первый заместитель главного конструктора К. И. Щелкин был одновременно начальником научно-исследовательского сектора, в который входило 10 лабораторий, теоретический отдел, возглавляемый Я. Б. Зельдовичем, и все полигоны КБ-11.
Феликс Щелкин в своих «Воспоминаниях» так описывает начало работ в Арзамасе-16, куда он приехал вместе с отцом. Позже он станет специалистом по ядерному оружию, а потому его описания событий не только верны, но и профессионально точны:
«В схеме атомной бомбы можно выделить пять блоков вопросов, которые предстояло решить „с нуля“. Были только вопросы, ответов не было.
Разработка теории атомной бомбы, включая несуществующую пока теорию сходящейся сферической детонации. Руководитель Яков Борисович Зельдович.
