Очень «секретная» травинка
О том, где работаешь, чем занимаешься, куда отправляешься в командировку, нельзя было говорить никому: ни жене, ни детям, ни родителям.
Адрес у всех был один: «Москва-300». Некоторые из специалистов никогда не бывали в столице, а потому не ориентировались в ней. Бывало, случайными попутчиками в вагоне или самолете оказывались москвичи. Как известно, уже через пару дней они начинали скучать по родному городу, а потому сразу же старались завязать разговор о любимых московских парках, скверах, улочках. Случались неловкие ситуации, когда жители «Москвы-300» понятия не имели ни о площадях Москвы, ни о Сокольниках или Измайлове.
О подобных ситуациях в Снежинске и Сарове сложено немало анекдотов и легенд.
Однако случались ситуации совсем необычные, и самые «страшные секреты» вдруг «раскрывались».
Подобное случилось в семье Аврориных.
Понятно, что вскоре после начала работ в Челябинске-70 молодой физик-теоретик Евгений Николаевич Аврорин отправился на Семипалатинский полигон.
Работа прошла успешно. Ученый сразу из Семипалатинска отправился в Ленинград, где надо было обсудить какие-то результаты исследований. Евгений Николаевич любил этот город, да и родители его там жили. Отец – известный географ, доктор наук.
Физик, гуляя по испытательской площадке, увидел какую-то необычную траву. Сорвал растение, засушил его. Это был подарок отцу.
Каково же было его удивление, когда отец сразу же сказал, что это растение из Казахстана.
В следующий раз Евгений привез еще одно растение: ему уже было любопытно, что скажет отец на этот раз.
Реакция была мгновенной:
– Женя, это растение из Семипалатинских степей. Если ты мне привезешь какого-нибудь эндемика, то я скажу тебе район, где ты собираешь этот гербарий.
Будущий академик Е. Н. Аврорин больше никаких растений с полигона не привозил: ведь таким образом можно было выдать государственную тайну…
«Все-таки мы их „забабахали“!»
Фамилия научного руководителя НИИ-1011 породила множество шуток. Самую знаменитую из них: «Сначала мы американцев „обхаритонили“, а потом „забабахали“» – знают, по-моему, все, кто был связан с Атомным проектом. К сожалению, автор этой фразы остался в неизвестности, но я убежден, что она появилась на Урале, а не в Арзамасе-16, так как челябинцы всегда стараются подчеркнуть, что для армии и флота они сделали больше, чем их коллеги.
Но не будем считать и считаться! Обратимся к реальности. Да, Институт носит имя Евгения Ивановича Забабахина, что лишний раз свидетельствует о его роли в Атомном проекте; да, он стал Героем, Лауреатом Ленинской и Государственных премий, академиком и генерал-лейтенантом; да, в Снежинске и Сарове чтят его память… Однако до сих пор о Забабахине широкая общественность почти ничего не знает, и это связано не только с тем, что он был «слишком секретным ученым», но и с самим Атомным проектом, история которого по-прежнему остается «за семью печатями». Жаль!
К счастью, на Урале живут люди, которые не могут согласиться с таким положением дел, а потому с прекрасной настойчивостью (ежегодно, а не по юбилейным датам!) они открывают «Забабахинские чтения». На них собираются не только коллеги и ученики великого ученого, но и зарубежные коллеги – ведь на этих чтениях речь идет и о личности Забабахина, и об использовании его огромного научного наследия.
На таких осенних встречах в Снежинске наибольший интерес, как мне кажется, представляют те воспоминания, которыми делятся ученые и специалисты, работавшие вместе с Евгением Ивановичем. Из мозаики фактов и впечатлений рождается образ человека, жизнь которого притягивает к себе, будто это увлекательный роман.
Итак, фрагменты воспоминаний о Е. И. Забабахине.
Первое слово его ученику и последователю академику Е. Н. Аврорину:
«Как известно, при первом ядерном взрыве в СССР был использован ядерный заряд, скопированный с американского по материалам, полученным от Клауса Фукса. Но уже во втором испытании в атомном заряде были использованы идеи младшего научного сотрудника Е. И. Забабахина.
За несколько лет он прошел путь от младшего научного сотрудника до заместителя научного руководителя такого крупнейшего научного коллектива, как ВНИИЭФ. Им были созданы научные основы конструирования ядерных зарядов, методы их расчетов. Он активно участвовал в постановке лабораторных экспериментов и обработке их результатов. Забабахиным были предложены многие конструктивные решения, которые применялись практически во всех разработках ВНИИЭФ в те годы.
Когда создавался наш институт, ныне Российский федеральный ядерный центр – ВНИИТФ, Евгений Иванович был назначен заместителем научного руководителя Кирилла Ивановича Щелкина и с первым эшелоном приехал на Урал. В 1960 году он был назначен научным руководителем института…»
Доктор наук Б. Д. Бондаренко вспоминает любопытный эпизод из жизни «Объекта», относящийся к самому началу Атомного проекта:
«В то время основным рабочим инструментом у теоретиков была логарифмическая линейка. У математиков были еще арифмометры, и самой высокоточной считалась счетная машинка „Мерседес“. Сквозной расчет какой-либо конструкции на этой технике длился иной раз целый год. У Евгения Ивановича была логарифмическая линейка с длиной шкалы 1 метр. По точности расчетов на этой линейке Евгений Иванович вполне конкурировал с точностью расчетов на арифмометрах или „Мерседесах“, но скорость расчетов при этом, конечно, была во много раз выше.
В такой обстановке рождалось новое поколение атомных зарядов, оптимальных по целому ряду входных и выходных параметров, которые затем, будучи переданы в серийное производство, составили основу ракетного щита Советской армии. Эти серийные изделия, выдержавшие проверку временем, до сих пор стоят на боевом дежурстве».
Слово кандидату наук А. П. Васильеву:
«Он был активным сторонником мирного применения ядерных взрывов, хотел, чтобы они широко использовались для практических целей. Он радовался успехам в разработке „чистых“ зарядов для взрывов на выброс и мечтал с их помощью проложить канал Печора – Волга и создать сеть водохранилищ в Средней Азии.
Когда начали применяться камуфлетные взрывы, он первым поставил вопрос о необходимости выбора их оптимального калибра. Ясно, что чем больше диаметр заряда, тем легче его сделать более дешевым. А для скважины – наоборот. И чем глубже надо опускать заряд, тем сильнее влияние стоимости скважины на суммарную стоимость опыта. Так что тут оптимальный диаметр заряда давал большой экономический эффект в каждом применении, хотя и увеличивал стоимость наших зарядов.
Заказчики, кстати, это быстро оценили, когда получили новый заряд в свое распоряжение. И Евгений Иванович искренне радовался, когда с первого же применения нового заряда (1977 год, около Норильска) я привез справку, что благодаря снижению калибра заряда геологи получили экономию около миллиона рублей.
