Возвращаясь из этих командировок, я подробно рассказывал о работе и наносил на его карту очередную точку. Когда их набралось более двадцати, военные подарили ему новую, гораздо более совершенную карту. А ту, старенькую, он сам принес и подарил мне. Теперь она висит у меня на стене и на ней более 70 красных точек в разных концах страны.
В последние годы его жизни в разработку мирных зарядов очень активно включился его старший сын Игорь. В 1984 году Игорь уехал на испытания новой схемы самого малогабаритного заряда для мирных взрывов. Схема была довольно сложная, потребовала длительной газодинамической отработки и многих расчетов. Вероятность отказа была довольно велика.
Он не дожил один день, чтобы порадоваться новому важному успеху, не успел узнать результаты этого опыта, который он так ждал».
Человеческая память хранит самое неожиданное. И такие случаи позволяют представить нам человека объемно и зримо.
Вспоминает кандидат наук К. К. Крупников:
«Он любил различные загадки, сюрпризы. Вот один случай. Тогда Забабахины жили еще на 21-й площадке. Мы с женой пришли к ним домой. Он показывает нам камушек:
– Знаете, что это такое?
– Нет.
Он проткнул его гвоздем и стал нагревать на газовой плитке. Камень нагрелся докрасна и раздулся, стал толще раз в пять-десять. „Возьмите его руками“. Мы с женой говорим: „Что вы, раскаленную вещь – и руками?!“ Он раз – и берет его.
Этот материал – вермикулит – раздуваясь, становится пористым. Теплопроводность его становится очень маленькой, и его можно даже взять руками, хотя он совершенно красный…»
Из воспоминаний доктора наук Н. П. Волошина:
«Он довольно часто задавал на семинарах и в личных беседах интересные и для специалистов, и для школьников задачки и вопросы. Например: почему облака имеют форму? Почему при выключении газовой конфорки над стоящей на ней сковородой быстро образуется облако пара? Не происходит ли сепарация тяжеловодородной воды при обмерзании стенок рыбацких лунок?
Нетрудно видеть, что вопросы академика были не академическими, но тем не менее интересными и часто замысловатыми…»
Главный конструктор В. А. Верниковский:
«Евгений Иванович очень любил решать всякие научные головоломки. Всегда внимательно просматривал журнал „Квант“, извлекал оттуда задачки, некоторые из которых не всегда были „по зубам“ и ученым со степенями. Помню, однажды перед сеансом кинофильма на одном ряду сидели Забабахин и целая группа теоретиков. Я сидел сзади и слышал, как он всем читал задачи и начиналось обсуждение, как решить ту или иную задачу».
И, наконец, еще одно свидетельство академика Е. Н. Аврорина:
«Бывали у него и неожиданные увлечения. Вот, например, Евгений Иванович решил попробовать намыть золото. Ездил на какой-то ручей, несколько мешков земли там набрал, потом ее промывал, и у него действительно в пробирке было несколько крупинок золота. Такие увлечения у Забабахина сохранились на всю жизнь».
Лошадь для Курчатова
Кобылку для «Бороды» подобрали смирную, покладистую. Такую, чтобы на ней было легко познавать азы верховой езды.
Курчатову лошадь понравилась, и он решил тут же покататься на ней. Видно, рассказы Ефима Павловича Славского о его молодости, о службе в Первой Конной армии все-таки задели Игоря Васильевича, и он сам решил познать то, чем так гордится его друг и соратник.
Однако «конная эпопея» Курчатова продолжалась всего лишь двадцать минут. Раздался телефонный звонок из Москвы, и Берия приказал немедленно спешиться и больше к лошадям не подходить.
Ослушаться своего начальника Курчатов не посмел… Он даже не обиделся на Берию, потому что понимал: тот заботится о нем, хотя и весьма своеобразным способом.
А чуткий Славский довольно долго не упоминал о лошадях, боясь как-то задеть Игоря Васильевича. Но однажды тот не выдержал: «Можешь вспоминать о своем боевом прошлом, теперь уж точно в нашем деле ты останешься единственным конником…»
Впрочем, «заботу» Берии вскоре пришлось испытать и самому Славскому. Тот категорически запретил ему охоту.
Славский и Александров любили побродить по тайге, посидеть в засаде на одном из озер – благо места на Южном Урале были нетронутые, а потому дичи было очень много.
Но приказ есть приказ, и несколько лет Славский неукоснительно выполнял волю Берии. Однако после испытаний первой атомной бомбы он все-таки решил нарушить запрет и отправился на охоту – шла северная птица. Берия смолчал. Тогда Славский решил пострелять тетеревов – снега было мало, и птицы высаживались по березам, где становились прекрасными мишенями. Берия при очередной встрече не преминул заметить, что охотой не следует особо увлекаться… Ефим Павлович понял, что запрет снят. После испытаний первой бомбы Берия стал добрее к тем, кого сам и награждал Звездами Героев.
Сколько у нас бомб?
На этот вопрос всегда было трудно отвечать.
В те времена, когда ядерное оружие только создавалось, счет шел на единицы.
Сколько именно?
Опять-таки об этом знали несколько человек…
В конце 70-х речь шла уже о тысячах «изделий». Но опять-таки точное число было известно избранным.
Однажды я не удержался и спросил об этом у Ефима Павловича Славского, министра среднего машиностроения.
– Уж вам-то это известно точно, – подсластил я пилюлю вопроса.
Он нахмурился. У нас шла откровенная беседа о судьбе отрасли, а потому оборвать разговор он разом не мог.
– Это очень секретные данные, – вдруг спокойно ответил он, – даже я не знаю всех деталей. Когда требуется докладывать о нашем производстве, то конкретные данные я пишу от руки, а потом эту записку отправляю фельдсвязью лично генеральному секретарю. Так что он знает все о нашем ведомстве и о том, сколько «изделий» мы производим… Кому еще генеральный сообщает, мне неведомо… Ты удовлетворен ответом?
Мы оба рассмеялись. Как и положено журналисту, я задал тот вопрос, который был интересен моим читателям. Как и положено министру самого секретного ведомства в стране, он ответил на вопрос так, чтобы секретность полностью сохранилась…
Я вспомнил об этом случае, когда в документах Атомного проекта СССР нашел постановление СМ СССР «О развитии атомной промышленности на 1950–1954 гг.». Оно было принято 29 октября 1949 года, то есть через два месяца после испытаний первой советской атомной бомбы. Меня поразили цифры, которые там приводились. На мой взгляд, они четко показывают, почему Советский Союз не мог быть инициатором «холодной войны», которая начиналась на нашей планете в те дни.
Как известно, в противостоянии США и СССР главным аргументом было ядерное оружие. Именно оно и средства его доставки лежали в основе «холодной войны». Начинали мы ее, судя по документам, почти безоружными. В то время, когда в США ядерный арсенал насчитывал уже сотни атомных бомб, в постановлении № 5060–1943 от 29 октября 1949 года записано:
