Анатолий Петрович Александров рассказывал:
– Вдруг в какой-то момент меня и многих других отправляют в то место, где изготовляется оружие. С таким заданием, что вот подходит срок сдачи – и что-то не ладится. Это было летом 53-го года… Мы приехали туда, стали разбираться, оказалась довольно интересная вещь. Попросту говоря, детали спрессованные из гидридов в нужной комбинации, из-за того, что тритий-то радиоактивный, меняют свои размеры. Они пухнут и так далее. В общем, нужно было переходить на какие-то новые идеи. И над нами страшно сидели генералы, которых прислал тогда Берия, и нам было строгое задание дано работу эту моментально закончить, передать первый образец оружия этим генералам. И вдруг, в какой-то день, Курчатов звонит Берии, но его нет. Курчатов должен был каждый день два раза докладывать Берии, как обстоит дело. И он докладывал словами, так сказать, условными всякими. Хоть это было по ВЧ. Курчатов звонит – Берии нет. Он звонит его помощнику Махневу – его нет. Вдруг все генералы начинают быстренько исчезать. Нам приносят газету – спектакль в Большом театре, правительство сидит в ложе, среди них Берии нет. Какие-то слухи, какие-то странные переговоры. В общем, мы нашей технической стороной занимаемся, а уже сдавать-то некому эту штуку. Прессинг прошел. Мы были посланы туда с четким поручением – закончить работу очень быстро и передать готовое изделие этим генералам. Вот у меня такое впечатление получилось, что Берия хотел использовать эту подконтрольную ему бомбу для шантажа. И не только у меня – у Курчатова тоже было такое же впечатление, потому что мы по этому поводу с ним говорили, прогуливаясь там в садике…
Некоторые факты подтверждают догадку Александрова и Курчатова. О том, что Берия лично, без консультации с другими членами правительства и без санкции председателя Совета министров СССР Г. Маленкова, отдал распоряжение об изготовлении первого образца водородной бомбы (знаменитой «слойки» Сахарова), упоминал в своей «обличительной» речи Маленков. Берия перечеркнул проект постановления СМ СССР, которое традиционно для таких случаев было подготовлено, и сказал, что его подписи вполне достаточно. Очевидно, он был убежден, что именно он станет во главе государства.
Берия был расстрелян. А вскоре, осенью 1953 года, чудовищный термоядерный взрыв на Семипалатинском полигоне стал своеобразным салютом памяти руководителю Атомного проекта СССР.
Боится ли бомба муравьев?
Окончательное решение принял главный конструктор Ю. Б. Харитон. На вопрос Курчатова он ответил решительно:
– Таких испытаний мы не проводили, а следовательно, рисковать нельзя.
Курчатов тут же распорядился, чтобы «изделие» немедленно извлекли из самолета и поместили в транспортный контейнер.
Оказывается, причиной беспокойства стали… муравьи. На аэродроме их было огромное количество, и они доставляли немало неприятностей испытателям.
А тут случилось непредвиденное. Испытания из-за ухудшения погоды были отложены на сутки. «Изделие» уже находилось в самолете, и его решили оставить там…
Вечером испытатели начали размышлять: что случится, если муравьи заберутся в «изделие» и замкнут контакты? Произойдет ли в этом случае взрыв?
Однозначного ответа не было, и тогда своими сомнениями испытатели поделились с Игорем Васильевичем Курчатовым.
Утром проверка «изделия» и подготовка его к полету началась «с нуля». Бомбоделы рассказывают, что на корпусе одного муравья, довольно крупного, они все-таки нашли… Впрочем, проверить это невозможно: не всегда можно определить, шутят физики или нет…
Выдержит ли «изделие»?
Это вопрос задавался всегда, везде и на всех уровнях. И именно испытателям надлежало отвечать: «Да, выдержит!» Но прежде чем произнести эти слова, они должны были убедиться, что эта «неженка», именуемая атомной бомбой, останется целехонькой в любых условиях.
Испытательной площадкой стали таежные дороги, что окружали Челябинск-70. Именно здесь сдавали свой экзамен авиабомба для истребителя-бомбардировщика «Су-7Б» и боевой блок для ракеты Р-13.
Авиабомба выдержала, хотя машины, на которых она находилась, поочередно выходили из строя. Однако ей предстояли другие испытания: перегрузки при взлете и посадке «Су», имитация аварийных состояний – сброса с самолета и даже его катастрофы.
У боевого блока, у которого не было столь прочного корпуса, как у бомбы, судьба сложилась более драматично. После тряски на дорогах, окружающих Челябинск-70 («тут не только душу всю вытрясет, но и дюжины их не хватит!»), на внутренней части «изделия» появились трещины. Тут же на «Объекте» появился главный конструктор ракет, для которых оно предназначалось, В. П. Макеев. Будущий академик вместе с атомщиками быстро нашел недостатки конструкции, и уже через несколько дней дефекты были устранены. Боевой атомный блок успешно прошел испытания на дорогах.
Теперь его ждала подводная лодка. Три месяца боевой блок находился в плавании. Лодка несла дежурство в океане. Затем она вернулась в Североморск.
Вспоминает Е. И. Парфенов:
«Мне довелось на пирсе города Североморска вместе со старшим инженер-лейтенантом И. А. Юртаевым отстыковывать эту головную (боевую) часть от носителя непосредственно на верху пусковой шахты. Работа проводилась ночью при прожекторном освещении. Зрелище, знаете, экзотическое, с ветерком и покачиванием на такой высоте. Пришлось зубилом и молотком вычищать специальную затвердевшую гидрозащитную замазку пирозамков и освобождать доступ к болтам крепления. Когда болты были освобождены, появился, недовольно брюзжа, что по ночам, мол, работают только проститутки и ракетчики, а нормальные люди спят, крановщик плавучего крана. Боевая часть была перенесена через участок залива и опущена на пирс. Она была затем доставлена в хранилище, тщательно осмотрена, проведена проверка системы автоматики контрольным циклом. Потом, после полной подготовки, боевая часть была вновь состыкована с носителем и загружена на подводную лодку».
Когда «самолеты не летают»…
С Борисом Васильевичем Литвиновым мы познакомились в то время, когда он не был ни академиком, ни Героем, ни лауреатом всевозможных премий – от Ленинской до Демидовской. Все это «пришло» потом, когда жизнь главного конструктора атомного и термоядерного оружия стала спокойной. По его собственному признанию, «по-настоящему я стал главным конструктором лет через пять после утверждения в этой должности». Так случилось, что в некоторой степени я причастен к «мемуарам», которые начал писать Борис Васильевич после того, как стал заместителем директора Ядерного центра. Так как ему теперь по должности положено «писать историю», то академик Литвинов, привыкший выполнять порученное ему дело всегда, сел за письменный стол. Так появились «Записки» Литвинова. Фрагменты из них, рассказывающие как о становлении НИИ-1011, так и о судьбе главного конструктора, приоткрывают неведомые нам страницы истории нашей Родины.
В частности, академик Литвинов вспоминает:
