Уже был сильный запах сероводорода. Под действием гигантских температур доломит, составляющий основную часть горы Шелудивой, превратился в газ с очень неприятным запахом.
На следующий день «Татария» пришла в Белужью Губу, и только здесь можно было провести обследование всех пострадавших. Среди них были ученые обеих ядерных институтов, военные, шахтеры, строители, члены Государственной комиссии и экипаж «Татарии». Всего 78 человек.
Спустя четверть века все они были приравнены к ликвидаторам Чернобыльской аварии.
Супруги Волошины написали о том дне стихи. В них есть такие строки:
И было время: все в «Шестерке» колдовали,
И проверяли ваши ткани, мозг, сердца.
О всех заботясь, диссертации писали,
Главцырк следил за всем с заботою отца.
С поэтической точки зрения к стихам можно предъявлять претензии, но они передают главное, что осталось в каждом от трагедии 1969 года, – ее незабываемость. Кстати, стихи написаны через десять лет после случавшегося… А еще через двадцать лет в больничной палате Георгий Александрович Цырков, уже теряя навсегда сознание, шептал о Новой Земле, о черном облаке, о том, что ему туда надо обязательно вернуться…
Пусть знают дети, как отцы и деды,
Под небом чистым шли на бой за мир.
На подвиг шли, в бессмертье, до победы…
Затупилось ли лезвие атомного меча?
Выстрел в Снежинске потряс всю Россию. В тот ноябрьский вечер 1996 года застрелился Владимир Зиновьевич Нечай. Директор Челябинска-70 таким трагическим образом напомнил власти, что в заброшенном среди гор небольшом городке Снежинске впроголодь живут люди, которые обеспечивают безопасность страны. Создатели ядерного и термоядерного оружия многими месяцами не получали зарплату, не могли отправить своих детей отдыхать, падали в голодные обмороки на своих рабочих местах. Профессор Нечай обращался к президенту страны Ельцину, к премьеру Черномырдину, и те привычно обещали помочь, но Ядерный центр по-прежнему не финансировался – шла приватизация, и никого в верхних эшелонах власти не интересовала судьба ученых и специалистов, создающих оружие.
Когда директора в очередной раз обманули, он решился на самое страшное…
Эхо выстрела разнеслось не только по России, но и по всему миру.
– Оказало ли оно какое-то влияние на судьбу атомного центра? – спрашиваю я у Георгия Николаевича Рыкованова, который работает сегодня в том же кабинете, где десять лет назад я встречался с Нечаем.
– Без сомнения! – отвечает он. – Владимир Зиновьевич был теоретиком, а потому он рассчитал точно: он привлек внимание к положению во всем оборонном комплексе страны, а не только во ВНИИ технической физики, где вы сейчас находитесь…
В этот день мы больше не возвращались к трагическому прошлому этого кабинета. Я заметил только, что ничего в нем Георгий Николаевич не менял. Только со стены исчез план Снежинска. Оказывается, тому были свои причины. Но об этом чуть позже…
Я так начал разговор:
– Вы пришли к руководству Центром за два года до наступления нового, XXI века. Это было очень трудное, весьма странное время для нашего ядерного комплекса, потому что не было ясного понимания роли ядерного оружия в современном мире…
– У нас оно было всегда!
– У вас, но не у власти… Я же помню весьма мрачное состояние людей в городе, в институте. Они не были уверены в будущем. Но сейчас я наблюдаю иное, Снежинск более соответствует своему названию: здесь стало как-то светлее, лучше, да и люди улыбаются… Что изменилось? Прошу вас поделиться своими оценками того времени и нынешнего – ведь это рубеж двух тысячелетий!
– Я понимаю, что вопрос для вас интересен. И для многих людей, которые не связаны с ядерным комплексом. Но он не совсем в моей компетенции, потому что я всегда занимался очень конкретными вещами и обучен мыслить как раз такими категориями. А в вашем вопросе есть элементы философского осмысления бытия, а с другой стороны, он касается всей атомной отрасли.
– И тем не менее…
– Если отвечать прямо, то вспоминать 90-е годы не хочется. Причин тому очень много. Во-первых, происходило разрушение всех тех целей и задач, которые всегда ставились перед нами. Второе – это атмосфера в обществе, которая была сформирована вокруг всего атомного комплекса России, и в том числе и ядерно-оружейного. И, наконец, третье: финансовое положение было просто катастрофическое. Оно было связано с общим экономическим положением в стране. Таким образом, даже у атомной энергетики перспективы были плохие, а тем более у оружейного направления. В газетах даже появлялись статьи, что в сложившейся ситуации виновны люди, работающие в оборонном комплексе. Мол, именно они привели Россию в столь плачевное состояние.
– Мне кажется, это делалось специально, так как у «команды Ельцина» был страх перед теми людьми, которые создавали ракеты, атомные бомбы и лучшие в мире истребители…
– Не могу об этом судить, так как невозможно было понять мотивы тех или иных решений, которые принимались в Москве. Буду говорить о вполне конкретных вещах, о которых знаю точно. Ситуация начала меняться. К сожалению, не в связи с изменением отношения к ядерной энергетике, а с понимаем роли и места ядерного оружия в России, пониманием роли и места России в мире с ядерным оружием и без него. Отсюда, как мне кажется, проистекают все изменения, которые происходят вокруг нас. Не с возвращением в прошлое – к той мощи и статуса Минсредмаша или Минатома, а с изменением направленности вектора в общественном сознании.
– Не кажется ли вам, что создание негативного отношения к ядерному комплексу, к оборонке в целом – это лишь инструмент в завоевании власти?
– Что вы имеете в виду?
– Ту революцию, что произошла в начале 90-х.
– Вы задаете тот вопрос, на который я вряд ли отвечу. Негативные процессы начались намного раньше, еще в середине 80-х годов. Если же вы имеете в виду ситуацию в 91–93-м годах, когда группа, в которой был и Б. Н. Ельцин, шла к власти, то следует отметить, что именно Ельцин обратил внимание тогда, что так обращаться с ядерно-оружейным комплексом нельзя. И, справедливости ради надо сказать, что он не дал разрушить наш комплекс.
– Он считал себя «великим президентом», а таковым без ядерного оружия быть невозможно!
– Возможно, это и так, но к пониманию исключительной важности ядерного оружия в нелегкой для России ситуации надо было прийти, а следовательно, требовались определенные усилия ума.
– Понимаю, что директор Федерального ядерного центра не вправе судить о той власти, которой он подчиняется по должности… А потому хочу сказать об одном переломе, который, на мой взгляд, случился с вашим Центром, когда В. В. Путин пригласил вас встретиться в непринужденной обстановке на Байкале. Понятно, что речь шла о ядерном комплексе. Необычно, что выбор пал на вас, а не на ваших коллег из Арзамаса-16. Чем вы это объясняете?
