Я объяснил, что у меня плохое зрение, и я постоянно рассматриваю детали через лупу, когда возникают какие-то сомнения.
Андрей Анатольевич, несмотря на то, что делать это очень опасно, все-таки взял лупу и осмотрел поверхности деталей. Потом он сделал заключение, что, действительно, это похоже на начальные очаги коррозии.
С этого момента начались тщательные исследования условий появления коррозии на спецматериалах и разработка методов их защиты».
«Горячая лаборатория»
Мне довелось стать одним из первых журналистов (если не первым!), которые побывали в материаловедческой лаборатории НИИАРа в Мелекессе.
– Наша лаборатория работает с 16 февраля 1964 года, – рассказал ее начальник М. А. Демьянович. – Ее назначение – изучение конструкционных и расщепляющих материалов, используемых в атомных реакторах. Лаборатория разделена на две части: «холодную» и «горячую». В первой исследуются материалы и сплавы до облучения, в «горячей» – после воздействия радиации. «Горячая» часть – это 36 камер, связанных между собой. Внутри они покрыты нержавеющей статью. Толщина бетонной защиты колеблется от 400 до 800 мм. Это зависит от того, как велика активность образцов, которые обрабатываются в камерах.
…После короткой беседы с Демьяновичем отправляемся в «горячую часть материаловедческой лаборатории. В санпропускнике снимаем ботинки, надеваем тапочки, белые халаты и шапочки, опускаем, как положено, в карман индивидуальные дозиметры и отправляемся в центр «горячей» лаборатории.
Транспортный зал. Сюда с находящегося рядом реактора «СМ» приходит контейнер. Он располагается над центральной камерой. Открывается люк, и из контейнера выползает «ведро» – контейнер поменьше. Он опускается в камеру, а там уже из него достаются пакеты с облученным материалом.
От приемной камеры в разные стороны отходят другие камеры. Образцы по транспортеру попадают в них.
Демьянович комментирует:
– Это фрезерный станок. – Мы заглядываем в одну из камер. – Привода его в операторской. В камере только те части, которые необходимы для обработки образцов. Все механизмы находятся или в операторской, или в подкамерном помещении. Там своеобразное машинное отделение. Это сделано для того, чтобы обеспечить дистанционное управление и облегчить ремонт оборудования.
Сначала образец очищается с помощью ультразвука, а затем оператор устанавливает его на станке с помощью манипулятора. Теперь образец можно обрабатывать.
Здесь же рядом в камерах другие станки: для резки, шлифовки, слесарной доводки и т. д. – все, что присуще механической мастерской. В соседних камерах находятся установки, на которых образцы испытываются на растяжение, изгиб, сжатие, на ударную вязкость и т. п.
– Оборудование самое современное, – говорит Демьянович, – но и задачи лаборатории немаленькие. Очень большая исследовательская работа будет проводиться здесь, и это позволит сделать новый шаг как в ядерной физике, так и в атомной энергетике. Ведь здесь находится одна из лучших в мире материаловедческих лабораторий…
К сожалению, «экскурса в историю» тогда совершить я не мог, а потому создавалось впечатление, что «горячая лаборатория» в Мелекессе – чуть ли не самая первая в нашей стране. Кстати, именно так она и представлялась в «Комсомольской правде». Откуда я мог знать, что прародители ее живы и здоровы, и работают они в Плутониевом институте, совсем неподалеку от редакции?!
Многое прояснилось лишь спустя сорок лет… И теперь я могу хотя бы частично восстановить истину, а потому вновь обращаюсь к воспоминаниям В. И. Кутайцева:
«В 1950 году на одном из совещаний перед металловедами и металлофизиками И. В. Курчатов поставил задачу исследовать „горячие образцы“, то есть материалы, которые подвергались облучению в реакторе. Нужно было построить лабораторию для изучения всех свойств облученного образца. Была создана бригада, в которую вошли О. С. Иванов, Е. М. Савицкий, а возглавлял ее С. Т. Конобеевский. Каждый обеспечивал свою часть работы. Мы разработали первые манипуляторы. На ЛОМО был изготовлен специальный микроскоп с дистанционным управлением, разработанный по нашим техническим условиям. Эту работу возглавил С. Т. Конобеевский, а я руководил металлографической частью. В то время „горячая лаборатория“ была признана одной из уникальных лабораторий мира.
Позднее в Мелекессе (Димитровград) был создан новый исследовательский центр, где были построены несколько цепочек по исследованию плутония и урана в облученном состоянии».
Что же играла «Арфа»?
Установка создавалась по распоряжению самого министра, а потому внимание к ней было особое. Речь шла о защите изделий от коррозии. Специальная петля для испытаний была похожа на музыкальный инструмент, а потому она получила название «Арфа».
Установка была спроектирована быстро, столь же стремительно изготовлено все оборудование, да и монтаж прошел гладко «Что-то не так идет!» – подшучивали специалисты, они не привыкли к столь «гладкой» работе.
Однако «Арфа» вела себя вполне достойно: она хорошо держала вакуум и давление, пульт действовал безупречно. Контур, обмотанный электронагревателями и асбестом, нагревался прекрасно – было ясно, что жидкий натрий, который должен был циркулировать внутри установки, не застынет. В общем, все было готово к пуску.
Правда, нестерпимо воняло горелым асбестом, но химики давно уже привыкли ко всем возможным запахам, а потому особого внимания на него не обращали. Главное – пуск!
И вот тут «Арфа» показала свой норов. В бак загрузили куски натрия, расплавленный металл направили в контур «Арфы», но она категорически отказывалась работать. Две недели пытались запустить установку, но она упорно не поддавалась…
Вспоминает А. Г. Иолтуховский, который тогда был инженером на «Арфе»:
«Гроза разразилась внезапно. Мы в очередной раз передавливали натрий в „Арфу“, проверили все термопары, включили нагреватели – увы, циркуляции не было. Внезапно дверь в нашу комнату распахнулась, и вошли 5–6 незнакомых мне людей без спецодежды (мы, работавшие в комнате, были одеты в очень неудобные, жаркие брезентовые костюмы пожарных, войлочные шляпы, очки, кирзовые сапоги).
Впереди всей группы был худощавый человек небольшого роста, загорелый, лысый, со строгим лицом директора школы. „Директор“ был одет в серый костюм, белую хорошо выглаженную рубашку. Спросил, кто может дать объяснения о конструкции петли и нашей работе.
Я начал объяснять конструкцию петли, но когда перешел к проведению экспериментов, начал заикаться. А. А. Бочвар (а это был наш директор, которого я видел впервые!) задал несколько вопросов. Почему не обмотали нагревателями фланцевые соединения на контуре? Вот где могут быть пробки. Обязательно надо разогреть фланцы! Я пытался возражать, ссылаясь на низкую теплопроводность нержавейки, из которой изготовлен контур и фланцы.
