– Действительно так – раз до нынешнего дня помнится…
– Много нелепого в нашей жизни было… А Механический институт был очень секретным, сито при отборе было серьезным, но я все-таки проскочил сквозь него…
– А почему именно физиком решили стать?
– Модно тогда это было. В институте готовили инженеров-физиков для разных областей науки и промышленности – от оружия до энергетики. Учиться было очень интересно, так что в выборе будущей профессии я не прогадал. До сегодняшнего дня считаю, что правильно поступил, когда выбрал МИФИ.
– А как в Ангарск попали?
– По распределению. Михаил Дмитриевич Миллионщиков подсказал мне, что надо выбирать именно Ангарск. Три места мне предложили, в том числе и родной Днепродзержинск – там было одной из предприятий Средмаша. Но академик Миллионщиков считал, что лучше любое дело начинать с «нуля».
– Почему он посоветовал именно вам?
– Он принимал участие в судьбе всех своих выпускников. Кстати, у него была одна особенность: он признавал только две оценки – ставил студентам «пять» или «два».
– Признавал только отличников?
– В МИФИ учились хорошие ребята. Но выдерживали немногие. Нас было в самом начале тридцать человек, а институт закончило одиннадцать. Так что «двоечников», используя вашу терминологию, все-таки было больше. Я имею в виду «Кафедру разделения и обогащения изотопов» академика Миллионщиков. Мне кажется, на других кафедрах учиться было полегче.
– А работать?
– Миллионщиков любил подчеркивать, что работать несравненно тяжелее, чем учиться, но интереснее, если занимаешься любимым и новым делом. И, как всегда, он оказался прав. В то время Иркутская область, весь этот регион был сплошной комсомольской стройкой. Строилась Братская ГЭС, строился Братский алюминиевый завод, строились предприятия Большой химии, строился и наш комбинат. Как пелось в знаменитой тогда песне – поехал «за туманом и за запахом тайги».
– Уже здесь я услышал продолжение песни, мол, «поехали за туманом, а вернулись с запахом тайги».
– Это поют те, кто уехал, а я остался. И жена тоже, хотя она москвичка, которые, как известно, не любят покидать столицу… Кстати, и у меня в паспорте было написано, что родился я в Москве, и живу там же. В те годы у многих, кто был связан с атомной промышленностью, адрес один и тот же…
– По-моему, «Москва-300»?
– Его ставили даже тем, кто никогда в Москве и не бывал! Такие были времена…
– В таком случае перенесемся в день сегодняшний. Какое место занимает ваш комбинат в атомной промышленности?
– Изначально наши шансы были маленькие. Мы имели самый мощный сублиматный завод и самый плохой газодиффузионный завод.
– Плохой?
– Самый старый… С 1982 года мы начали заниматься переходом на центробежную технологию. Наш комбинат существует полвека. За эти годы он превратился в комплекс современных производств, ориентированных на оказание наукоемких услуг по производству и обогащению гексафторида урана.
– Основа основ атомной промышленности?
– Конечно. Завод по обогащению урана выдал первую продукцию в октябре 1957 года. В то время он был оснащен новейшим газодиффузионным оборудованием большой производительности.
– Оружие?
– Шла «холодная война». Мы отставали от американцев, и продукция комбината помогала ликвидировать этот разрыв… В 1990 году завод перешел на центробежную технологию, что позволило в десятки раз уменьшить потребление электроэнергии. Сегодня завод оснащен газовыми центрифугами высочайшего уровня, равных которым в мире, пожалуй, нет.
– У меня было представление, что газодиффузионный метод обогащения урана прекратил свое существование в нашей стране еще в 60-е годы!
– Представление ошибочное… На самом деле наши цеха работали еще в 80-х.
– Но ведь эта технология очень дорогая, так как требует огромного количества электроэнергии!
– Ради обороны страны с затратами не считались. Да и энергия у нас была дешевая, рядом работают мощные гидростанции, который и строились во многом ради того, чтобы оборонные предприятия не испытывали дефицит энергии. Это была продуманная и дальновидная политика. Даже сегодня мы пожинаем ее плоды – в Иркутском крае самая дешевая электроэнергия. Думаю, такая ситуация сохранится и в будущем.
– Итак, в 82-м году вы начали осваивать новые технологии?
– Центрифужный метод обогащения урана уже был опробован на Урале, он зарекомендовал себя весьма неплохо, и стало ясно, что от газовой диффузии надо отказываться. К нам приезжал создатель всех методов разделения изотопов и обогащения урана академик Кикоин, и под его научным руководством мы начали осваивать центрифуги.
– Исаак Константинович приезжал в такую даль?
– Регулярно. Бывал не только он, но и Юлий Борисович Харитон, и его ближайшие соратники, и академик Легасов, и многие именитые ученые, связанные с атомной проблемой. Как известно, самое новое и прогрессивное притягивает таланты, а потому у нас они всегда были желанными. Мне кажется, это во многом определило судьбу комбината, его роль и значение в нашей индустрии. Академик Кикоин благословил на работу у нас разделительных машин в сейсмозоне. На Байкале землетрясения случаются часто, а потому условия работы центрифуг особые. Раньше расчет был на семь баллов, а сейчас уже на восемь.
– На других комбинатах принцип расположения машин горизонтальный, а у вас аж семь этажей! Неужели места не хватало, и вы резко увеличили «этажность» центрифуг?
– Нет, дело не в пространстве, а в производительности и эффективности комплекса. Единственная опасность – сейсмичность. Но нам удалось с ней справиться. Проводили специальные испытания на полигоне. Вывозили туда фрагмент комплекса, трясли, причем колебания были довольно сильные – верхние «этажи» перемещались значительно, но выдерживали. Это дало уверенность в возведении здесь столь мощной «этажерки» (термин, кстати, не мой, а ваш).
– Мне кажется, что этот образ дает более точное представление о тысячах и тысячах центрифуг, которые образуют единое целое… Ведь это фантастика!
– Так и есть! Еще ни один человек, побывавший на заводе, не остался равнодушным, не удивленным увиденному.
– А меня больше всего поразили четыре корпуса бывшего газодиффузионного завода… Они как памятник прошлого…
– Когда-то это было самое современное производство. Им комбинат гордился. А потом пришел кризис… Помню, сразу после Чернобыльской катастрофы объем производства комбината сразу упал до 20 процентов. Это был кризис. Мы тогда обеспечивали ураном только АЭС России и некоторых соседних стран, но производство неуклонно сокращалось.
– Хочу спросить об одной особенности атомной промышленности, которая у вас видна наглядно. Сколько времени вы вводили газодиффузионные цеха?
