– Я знаю, что сразу после Чернобыля вы получили специальное задание: создать и выпустить надежные дозиметры. Почему выбор пал на вас?
– Это ядерное приборостроение. Казалось бы, напрямую к нашей основной деятельности это не имеет отношения. Однако это не так. Министерство специально следит за тем, чтобы мы «не застаивались», то есть постоянно подталкивает к созданию новых направлений. Мне кажется, что это – основа Минатома. С самого начала в нашем министерстве прививалась не только любовь к новому, но и потребность его создавать. Вот поэтому лучшие руководители отрасли всегда поощряли тесную связь с наукой, поиск, увлеченность, стремление к совершенствованию уже достигнутого. Это впитывалась в плоть и кровь средмашевцев, а потому каждое новое задание для них – это праздник. Не правда ли, странно это слышать от директора предприятия?! Но надо понимать, что, безусловно, план для нас всегда был главным делом, однако жизнь без новаций, без поисков и дерзаний была бы пресной. Создание новейших приборов – это ведь не просто определенное задание, а прорыв в новую область. За дозиметрами, которые мы создали, стоит и кристаллография, и материаловедение, и химия, и физика, и механика, и металлургия. С самого начала нам было ясно, что надо выбирать принципиально новый путь поиска, искать решения вместе с учеными. Это и было сделано. Теперь считается, что у нас лучшие в мире дозиметры – надежные, точные, простые в обращении. Мы обеспечиваем ими как атомные электростанции, так и другие ядерные объекты. Ну а первым предприятием, где они начали использоваться, стал наш комбинат. Так что и в этой области пришлось перейти в лидеры… Но в общем объеме производства комбината это составляет всего два-три процента, так что не следует преувеличивать именно это достижение – просто один лишь штрих из жизни нашей…
– Столько лет на одном месте – не скучно? Одни и те же березки, одно и то же обогащение урана…
– Сразу вспомнил анекдот: «Хочу быть ураном, чтобы меня обогащали!» Но если серьезно, то, конечно же, нет. Я оставляю в сторону «внешние» стороны жизни, то есть Байкал (где я, кстати, семь лет не был до вашего приезда – некогда!), неповторимую природу и красоту Сибири и все остальное. Я хочу сказать о деле, к которому прикипел всей жизнью. Немного обидно за комбинат, потому что мы стали «бедными среди богатых».
– Что вы имеете в виду?
– Идет дележ по мощностям. То есть крупным комбинатам достается больше, чем нам, а потому средств, чтобы развиваться, не хватает. Другие комбинаты на виду, ближе к Москве, а следовательно, им внимания больше. Безусловно, мы моложе остальных, но ведь, как известно, растущий организм требует особого внимания, заботы и понимания. Вот этого нам и не хватает.
– А как становятся генеральными директорами? Что для этого потребовалось?
– В нашем деле нельзя перескакивать через ступеньки, да и быть этого не может! Я прошел весь путь – от рядового технолога до директора, шаг за шагом.
– Нынче это не модно, мол, молодым нужно предоставлять все руководящие должности?!
– Начальник смены, потом начальник производства, начальник цеха, заместитель главного инженера, главный инженер, а затем уже директор. Другого пути на настоящем предприятии, на мой взгляд, быть не может.
– Значит, у вас не было случаев, чтобы выпускника вуза сразу назначать на высшие должности? К примеру, приехал талантливый выпускник МИФИ…
– Он уже доказал, что «талантливый»?
– Но так о нем говорят…
– Путь пороху нашего понюхает и покажет, что талантливый. Если на самом деле так, то дорога вверх открыта – держать его взаперти никому не интересно. К сожалению, сейчас много шустрых менеджеров – их так называют. Кстати, им все равно, чем командовать – комбинатом или пивным ларьком, лишь бы денег было побольше. Но на настоящем производстве их нет, потому что у нас вкалывать надо с утра и до вечера, днем и ночью, зимой и летом. Я знаю одно: если человек ничего не сделал, но занял высокий пост, то и там он ничего не сделает. Это аксиома жизни.
– Абсолютно согласен! Примеров тому множество, последние десятилетия это доказывают убедительно… Однако я не могу не задать еще один вопрос: откуда фамилия «Шопен»? Думаю, об этом спрашивают все, кто с вами знакомится, не так ли?
– Ясного ответа нет. Мой отец был сыном моего деда, который был доменщиком. Он направил сына учиться в Военно-морское техническое училище. А там случился Кронштадтский мятеж. Похоже, что у отца была другая фамилия, близкая к «Шопену», то ли «Шубин», то ли «Шапин». Он поменял свою фамилию, уезжая служить на Черноморский флот. Время было революционное, мятежное, а потому отцу нужно было затеряться во времени. Так и случилось. Он мне ничего не рассказывал, упорно молчал о прошлом, а потому выводы я делаю сам. Не знаю, верны они или ошибочны. Одно достоверно: к знаменитому однофамильцу, а заодно к полякам и французам, никакого отношения не имею.
– Будущее комбината. Каким вы его видите?
– Смотрю в будущее с оптимизмом. Атомная энергетика берет бурный старт, и она не сможет обходиться без нашего комбината. Это во-первых. И, во-вторых, наши мощности позволят решить проблему дефицита урана.
– Что вы имеете в виду?
– Запасы урана в стране истощаются. Мы весьма активно работаем с отвалами. Мы научились из них извлекать уран. Раньше этого делать не могли.
– Есть такая иллюзия, мол, урана в мире очень много, да и у нас, в частности, его с избытком…
– Это ошибочная точка зрения. Урана не хватает, и только работа таких предприятий, как наш комбинат, позволяет надеяться, что атомные станции все-таки будут обеспечены топливом.
– Понимаю, что последнее десятилетие ХХ века было для вас сложным…
– Честно говоря, не очень хочется вспоминать те годы. Главное, пережили их. Хотя и сегодня не ясно, куда идем и зачем. Но это уже чистая политика, а заниматься ею не хочется, хотя полностью отрешиться от нее нельзя. Но тут я вспомнил недавний случай, свидетелями которого мы были. Помните собаку с раной на ноге?..
– Конечно. Егерь рассказал, что ее медведь задрал…
– Точно. Медведь придушил эту лайку, содрал кожу с ноги, а потом утащил ее в лес. Там, как и положено, вырыл ямку, положил туда собаку и присыпал землей. Медведь ест мясо, которое слегка протухло, обычно для этого ему требуется пять-шесть дней. Он и рассчитывал вернуться сюда вскоре. Однако лайка ожила, выбралась из ямки, зализала рану на ноге и прибежала к своему хозяину. Она потащила его в лес, показала, где медведь закапывал ее. Егерь ждал медведя, но тот не вернулся, видно, почуял человеческий дух.
– История необычная, почти нереальная.
– Вот и мы в те 90-е годы были той самой собакой, которую закопал медведь. Но выбраться из ямы все-таки удалось. Так что опыт приобрели, как преодолевать самые фантастические препятствия.
– Образ убедителен, а потому расспрашивать о том времени не буду: прошло! Сегодняшний день важен, а потому проведем небольшой эксперимент. Есть хороший тест, он звучит так: вы хотели бы, чтобы ваш сын работал на комбинате?
