Славский срочно вызвал конструктора Ю. Хабарова – того самого рыбака, которого удалось в тот памятный день разыскать Музрукову.
Конструктор подробно рассказал о случившемся… Славский тут же погасил конфликт, который грозил крупными неприятностями всем его участникам…
А через пять лет Ефиму Павловичу пришлось вновь «спасать» того же Хабарова. На этот раз уже от гнева члена Политбюро А. Кириленко.
Кириленко решил посмотреть фильм о последнем взрыве водородной бомбы. У фильма был гриф «Особой важности». Хабаров (он привез этот фильм в ЦК) потребовал соответствующей расписки от помощника Кириленко. Тот сказал, что такого никогда не было и не будет! Хабаров фильм не отдавал… Вышел сам Кириленко. Узнал, в чем суть конфликта, хотел взять фильм, но Хабаров по-прежнему настаивал на своем, объясняя, что выполняет инструкции, утвержденные Советом министров и ЦК партии. Расписка была получена, но Кириленко позвонил Ефиму Павловичу и потребовал, чтобы строго наказали виновника происшествия.
Славский вызвал Хабарова, послушал его объяснения, а потом сказал:
– Молодец! Так и надо действовать!..
Времена Берии прошли давно, но «стукачи» были и в министерстве, а потому Кириленко вскоре уже был информирован о том, что Славский не только не наказал Хабарова, но и похвалил его…
«Тень Берии» лежала на Атомном проекте всегда, даже после того, как его самого не стало.
Из воспоминаний Е. Славского:
«Мы первую бомбу на полигон провожали. Вроде надо было радоваться, а в нас все дрожит: а ну как она не взорвется… Ведь было яснее ясного, что в этом случае с нами со всеми будет. Хоть Берия и называл меня „наш орел“, через „о“, но иллюзий насчет этого наркома не было… Все мы „ходили под страхом“. У меня был момент, когда думал, близок мой конец. Я был директором атомного комбината. Бомбу уже испытали, и началось производство оружия, так сказать, в запас. Существовал порядок, согласно которому один экземпляр расчетных материалов на каждую изготовленную бомбу направлялся в Москву, остальные хранились на месте. Отвозил эти материалы в столицу к Махневу, секретарю Берии, генерал из службы контроля. Кстати, на комбинате функционировали две самостоятельные службы контроля, независимые друг от друга. Все секретные материалы проходили через мой секретариат. И надо же так получиться, что контролеры подготовленный к отправке экземпляр вовремя не забрали, а секретарь на следующий день по ошибке подложила его к другим уничтожаемым документам и сожгла… Настоящее ЧП произошло, трагедия! Женщина хотела покончить жизнь самоубийством, но я ее удержал. Контролеры сразу „залезли под лавку“, чувствуя свою вину, боятся докладывать Берии. А я позвонил… Можно представить, какой „любезный“ разговор состоялся. „А ты чэго там делаешь? – спросил Берия и, перемешивая слова с нецензурной бранью, пообещал: – Я тэбе башку снесу!“ Конечно, после такой угрозы я ожидал, что так и случится. К счастью, вскоре состоялось очередное успешное испытание оружия, и Берия, приехав прямо с полигона в Кыштым, был в добром расположении духа. Увидев меня, обниматься стал, целовать. Вот так все обошлось…»
Столетие со дня рождения своего министра отмечали закрытые города и урановые комбинаты, атомные станции и научно-исследовательские институты, больницы и санатории, дворцы культуры и стадионы… И не только в России, но и в других странах, в особенности в бывших республиках Средней Азии и Казахстане – ведь именно там построены наисовременнейшие предприятия, и почти всегда они возникали по инициативе Славского. Он умел не только мечтать, но и осуществлять свои замыслы! Он превращал пустыню в цветущий сад – и это не литературный образ! Именно так и случилось, когда на карте появлялись Шевченко, Навои или Учкудук…
«Год Славского» позволил очень многим людям вернуться в собственное прошлое, вспомнить о прекрасных днях и о человеке, который так много сделал и для страны, и для каждого из нас.
Мозаика воспоминаний позволяет не только лучше понять Ефима Павловича Славского, но и достойнее оценить сделанное им. Слово тем, кому довелось работать вместе со Славским.
В. Шевченко (ветеран комбината «Маяк»):
«Проводилась плановая выгрузка продукции (блочков). При очередном подъеме загруженного кюбеля из шахты приема произошло его заклинивание. При усилии пять-семь тонн извлечь кюбель не удалось… Ситуация аварийная. Работать пришлось в зоне высокого ионизирующего излучения. К рабочему месту приходилось добираться по металлической лестнице, длина участка около сорока метров. Из-за неплотности задвижек на водоводах распыленными струйками лилась вода. Работать приходилось в брезентовом плаще. Привлекался только физически здоровый персонал, поскольку работающему приходилось несколько минут находиться в ливневом потоке воды, выходили оттуда продрогшие. Руководство дало распоряжение – каждому поднявшемуся наверх по его желанию преподносить граненый 75-граммовый стаканчик разведенного спирта.
Славскому, поднявшемуся наверх, „подающий“ также поднес этот стаканчик.
– За стаканчик – спасибо, но что у тебя, мать твою, нет больше посуды? – и Славский забросил стаканчик в дальний угол.
– Есть, Ефим Павлович, есть! – „Подающий“ достал граненый стакан емкостью уже 200 граммов, и наполнил его до краев.
– Молодец! Спасибо за догадливость! – Славский осушил стакан. Он накинул капюшон и вновь направился в аварийную зону.
Дозиметрист преградил ему путь:
– Вам больше нельзя. Вы уже получили разрешенную дозу!
Ефим Павлович отодвинул его в сторону:
– Как директор вам запрещаю, а себе даю разрешение на второй заход…
Шестнадцать дней продолжалась ликвидация этой аварии…»
А. Гуськова (член-корреспондент АМН России):
«В отличие от многих других своих „знакомств“ – с И. В. Курчатовым, Б. Л. Ванниковым, Б. Г. Музруковым, А. А. Бочваром – я никогда не была нужна Е. П. как врач. Иногда он был посредником между мной, молодым тогда врачом, и одним из этих „великих пациентов“, иногда о ком-то, обыкновенном труженике отрасли, конкретно меня спрашивал или просил помочь. Очень скупо говорил о своих болезнях и тогда, когда они уже посещали, но всегда интересовался моим мнением о состоянии физического и душевного здоровья профессионалов и населения, вовлеченных в орбиту атомной отрасли. Так было все годы – от первой встречи на Урале и до грустных и трудных дней – ухода с поста министра. В памяти моей остались очень разные этапы общения с Е. П. на комбинате – во время его приездов или работы там, сугубо официальные, но всегда неординарные по его манере держаться. Я видела его чаще в окружении соратников – достаточно ярких личностей. Он был крупным, богатырски сложенным, склонным к полноте человеком. Однако легко двигался, обладал громким голосом, очень выразительной речью, иногда гневной, иногда шутливо-грубоватой.
Государственный масштаб его личности неизменно впечатлял меня. Конечно, Е. П. был представителем власти той эпохи – авторитарной, не останавливающейся перед жесткими и нелегкими для людей решениями, но и к себе Е. П. был высоко требовательным, умеющим подчинять все интересам страны, как он их понимал. Удивительно охватывал Е. П. сложную панораму событий и объектов, размещенных в огромном пространстве страны и в их сегодняшнем облике, и в перспективах на будущее».
