Почти никого. По ту сторону бара возвышался сильно немолодой, волосатый и бородатый бармен – живой монумент семидесятым. За стойкой сидела некрасивая белокурая деваха, уткнувшись в кружку пива. Бармен поприветствовал нас кивком головы, деваха даже не заметила. Здесь было как-то по-настоящему. Мы с приятелем выпили за Битлов и сразу еще раз за Битлов. Потом приятель пошел целовать стены, а я присел у барной стойки и стал думать о том, что предметы, как правило, живут дольше людей и явлений. Ладно каменные стены – бывает, какая-нибудь записная книжка в ящике стола переживет человека вдвое, а начнешь листать – внутри трамвайный билетик, и совсем как новый – где та улица, где тот трамвай? И вот уже никаких Битлов сто лет как нет, а запах их остался. Что-то такое восторженное я и произнес вслух, даже не обращаясь к девице, сидевшей от меня слева. На что она вдруг ответила, что это нам, туристам, тут в радость, а она всю жизнь живет этажом выше, и музыка грохочет ночами и мешает спать, и мы с нашими восторгами ей изрядно надоели. «Битлы, Битлы, – ворчала она, – подумаешь! Этот самый Джон Леннон однажды ночевал у моей матери!» «Ну и что?» – спросил я, замирая, понимая весь идиотизм вопроса. «Да ничего, – ответила девица, – напился пьяным и всю ночь читал ей стихи!»
Это было настолько обыденно и не по законам жанра, что я поверил ей сразу. Заведение закрывалось. Вернулся, весь в паломническом экстазе, мой приятель, мы еще раз выпили за Битлов и, подняв воротники, вышли под проливной дождь.
Про злых и добрых
Меня страшно интересует: деление всего живого на добрых и злых – это прерогатива всех детей в мире или всё-таки в первую очередь наших, постсоветских? Если наших – тогда это отголоски нашей жуткой отечественной истории (красные – хорошие, белые – плохие, рабочие – добрые, буржуи – злые), если всех – то это следствие взрослых попыток привить детям представление о том, что есть добро и зло.
А откуда еще? Ну а как же? Ужалила ребенка пчела: «Ах, она, пчела, злая-нехорошая!» Заурчала киска на коленках: «Кошечка хорошая, добрая!» А кошечка, прыг – и сожрала мышку.
Мы-то сами как насчет добра и зла? Разбираемся? Ну, насчет самих себя – безусловно. Помогают нам хорошие, а жить мешают плохие. Это ежу понятно. А в целом? Как спрашивал Петька: «В мировом масштабе?»
Ну, в общем, разбираемся. В рамках морали. Христианской. Не делай другому, чего не хочешь себе. Ну и еще заповеди – то, что помним: не убей, не укради, не возжелай… что там еще?
А в Древней Греции каких-то две с небольшим тысячи лет назад считалось абсолютно нормальным слабого новорожденного ребенка сбросить со скалы всем на благо – и ему, и родителям, и отечеству. Другая мораль.
Вбитое в нас в детстве представление о добрых и злых мы легко переносим на окружающую природу. Действительно – очень просто: олени добрые – волки злые. Злая акула жрет людей, а добрый дельфин их спасает. А лебедь еще и верный, слыхали песню про лебединую верность?
Детское мифотворчество.
Природа не знает добра и зла. И морали – в нашем, человеческом понимании. И акула и дельфин – хищники. Это не хорошо и не плохо. Просто у дельфина морда посимпатичнее. И когда он, играя с тонущим человеком, как с мячиком, случайно толкал его к берегу, мы записывали его в спасатели. А когда толкал от берега (пятьдесят на пятьдесят) – не записывали. В убийцы он всё равно не попадал – морда добрая. А ведь кровожадная убийца-косатка – всего лишь большой дельфин. Егеря расскажут вам, что прекрасный белый лебедь – самая поганая (опять-таки с точки зрения человеческой морали!) птица на водоеме: в радиусе двухсот метров от своего гнезда разоряет и уничтожает гнезда всех прочих птиц; согнанная с гнезда, никогда не возвращается к своему будущему потомству (чего о других птицах не скажешь) и в пресловутой верности тоже замечена не была.
Еще раз: лебедь не добрый и не злой. Он живет по законам Природы.
Интересно: навязывая животным нашу мораль, мы при этом отказывали им в наличии разума. А вот разум, как выясняется, есть – во всяком случае, оперативная способность мозга многих животных оказалась сильно неизученной и недооцененной.
И вот еще интересно: зачем соловей поет? Жрать хочет? Самочку зовет – да нет, яйца уже в гнезде. Охраняет территорию – от кого? Кого напугаешь такой песней? Только привлечешь. Песня соловья иррациональна. При этом он совершенствует ее, перенимает у соседа новые коленца, старается всю ночь. Может, славит Всевышнего? Это ведь Он создал и соловья, и всё сущее? И если Бог создал природу, то, может, она знает о Боге чуть больше, чем мы? Может быть, поэтому она не уничтожает саму себя так, как мы – и себя, и ее?
А мы все – «добрые, злые…».
Про память и ее отсутствие
Человеческая память не вечна. Потому что ничто не вечно. И когда мне восторженно шепчут, что, скажем, музыка Битлов или Баха останется навсегда – меня корежит. Что-то проживет пятьдесят лет, что-то – пятьсот. Нет, конечно, останутся носители, но я имею в виду именно человеческую память, а не архивы узких специалистов. Мы совсем не знаем музыки Древней Греции, а я не могу поверить, что при общем высочайшем развитии культуры и искусств музыка древних греков была примитивна – просто время ее до нас не донесло.
А по поводу того, что время до нас донесло, я иногда мучаюсь вопросом – это действительно лучшее из того, что было создано в эту эпоху, или выбор истории был во многом случаен, либо обусловлен обстоятельствами, к искусству отношения не имевшими – случилась война и сгорела библиотека императора? Ну хорошо, мы можем во многом восстановить картину того, что творилось сто лет назад. А тысячу?
В 1913 году в России издавалась масса граммофонных пластинок. Была на них не только музыка – были и анекдоты, юморески, короткие рассказы. Так вот, было издано более ста произведений некоего Дротова и одно – Чехова.
Кто такой Дротов? Я раскопал – совершенно бездарный юморист, невероятно популярный в те годы.
Так всё-таки время выбирает безошибочно?
А ведь и Чехова забудут. Забудут-забудут. Увы.
У наших родителей культовыми писателями были Ильф и Петров. Говорили цитатами из «Стульев» и «Теленка», по ним, как по паролю, узнавали своих. Читают их сейчас? Всплесками – в момент появления очередной неудачной экранизации. А еще был такой хороший писатель Каверин. Вся страна читала. Помните?
Энди Уорхол пятьдесят лет назад произнес: «В двадцать первом веке каждый сможет стать знаменитым». И добавил: «На пятнадцать минут». Как же он угадал, собака!
Никогда еще человечество не пыталось выживать в таком плотном и агрессивном поле информации, им же созданном. Всё, что давит на наше сознание и подсознание – радио, телевидение, реклама, – появилось совсем недавно, в историческом масштабе, только что. Мы просто генетически не готовы от этого защищаться. Весь этот поток орет нам про новое. «Покупай новое!» – кричит реклама. «Читай сегодняшнее!», «Смотри сегодняшнее!» Читаем, смотрим.
