– Да, вполне, – проговорила Лаэсид. – Белланджи, утром отправляйся в Ха’рар и лично побеседуй с Аль-Модрой. Разберемся цивилизованно… не надо рыскать тайком и подсылать загадочных гостей, чтобы расследовать вопрос под покровом ночи.
Тавра открыла рот, чтобы опять возразить, но Лаэсид продолжила:
– Найя, ты пойдешь с отцом.
Найя выпрямила спину. Руками она сжимала колени, а сердце колотилось от удивления и восторга.
– Правда?
– Тебе пора покинуть Сог, а это хорошая возможность. Отправляйся с отцом и посмотри сама, как ведут дела в Ха’раре, – затем Лаэсид добавила потише, будто говорила сама с собой: – Там есть шипастая крапива. Между Замком Кристалла и скексисами, раззадоривает Аль-Модру и гельфлингов. Покуда она разрастается, нам, жителям окраин Скарита, надо получше изучить тех, кто нами правит.
Белланджи выпустил кольцо дыма и с неприличным грохотом положил трубку.
– Чудесно, – произнес он. – Решено. Найя, отправляемся с восходом Самого Большого Солнца. Я пойду спать.
Напоследок он ударил себя кулаком в грудь и испустил громогласное «гр-р-р-р-р-р-р». Душок пронесся по всем покоям, и после его ухода Тавра сморщила нос. Она снова обратилась к Лаэсид:
– Модра, я сопровожу вашу дочь и супруга в их путешествии в Ха’рар.
– С благословения Огры, непременно сопроводите, – ответила Лаэсид. Ее выгнутая дугой бровь однозначно демонстрировала степень доверия. – Вот прекрасный способ убрать вас с глаз долой. Отправляйтесь в постель и хорошенько выспитесь. Вы покинете нас завтра утром, а вместе с вами – и все слова, высказанные против моего сына. Вы поняли?
– Я могу держать рот на замке, но истина находит себе певцов всюду, где окажется, – заявила Тавра и встала. – Тем не менее я благодарна за вашу снисходительность. Коли таково ваше желание, я отведу вашего супруга к Аль-Модре, чтобы он смог высказаться на суде Гурджина. Однако я не могу гарантировать, что его обращение будет иметь успех.
Заметив проблески непочтительности в голосе вапры, Найя сжала кулаки, но промолчала, как сдерживалась на протяжении беседы. Ей это не нравилось, но она понимала, что так поступают взрослые, и потому мучительно терпела.
Лаэсид пожала плечами и махнула рукой, не реагируя на заносчивость вапры.
– Мне не нужно от вас никаких гарантий, Тавра из Ха’рара, кроме одной: убирайтесь из моего Заболоченного леса с первыми лучами солнца, как только станет виден путь.
Глава 4
На следующее утро Найя проснулась спозаранку. Поплескав в лицо холодной водой из чаши за окном, она надела легкую тунику и заткнула за пояс парочку бола. Потом взяла с единственной вырезанной в стене полки кожаную сумочку и открыла ее. Внутри лежал подарок от Гурджина, который брат принес ей в свое первое возвращение со службы в Замке Кристалла: кинжал с клинком из настоящего металла. В превосходную рукоятку был инкрустирован отполированный речной камень, черный как ночь и такой блестящий, что она могла рассмотреть в нем свое отражение. Это был единственный принесенный им подарок, не считая многочисленных историй, которые раздразнивали в ней жажду путешествий, но которым она нигде не могла воспользоваться. Охота на болотах требовала перехода на большие расстояния, и в ноже не было необходимости. Однако Найя все равно хранила его – в память о брате и их совместной, хоть и разделенной, ответственности.
Она не позволяла чувству горечи набросить тень на воспоминания. Сначала нужно увидеть, каким он стал. Кроме того, ему грозила опасность. Она очень надеялась, что он не растратил попусту свободу, которой у нее никогда не было.
Напоминая себе об этом, она засунула кинжал за пояс.
Найя погладила Нича по жабрам, тихонько попрощалась со своей комнатой и выбралась наружу через окошко, чтобы по веревочным переходам промчаться до края лощины. Она волновалась, с нетерпением и трепетом ждала отца и Тавру. Неужели она предстанет перед Аль-Модрой в Ха’раре, когда он будет излагать свою позицию? Может, по пути им встретится Гурджин и еще до их прибытия в обитель Аль-Модры всех гельфлингов докажет, что Тавра ошибается?
Увидит ли она бескрайний океан?
Тавра, похоже, почти не спала: под глазами появились круги, уши сникли, а cобранные в слабую косу волосы растрепались и завивались от влажности болотного воздуха. Она избавилась от большинства накидок и одежд, которыми пользовалась на пути к ним, и теперь на ней была лишь расшитая стеклянным бисером туника с вырезом на спине, чтобы серебристые прозрачные крылья были свободны. На бедре в ножнах покоился короткий тонкий меч. Шедший рядом с ней Белланджи был одет в стрелковую амуницию: легкие доспехи из дубленой кожи небри и затвердевшей на солнце апекнотовой коры. За плечами он нес дорожную сумку, а в руках – охотничье копье. В тишине пробуждающегося утра они обменялись кивками и отправились в путь, оставив позади лощину дренченов и Великий Смерт.
Вслед за отцом Найя взобралась на деревья.
Белланджи показал Тавре, как попасть в лабиринт апекнотовых ветвей, чтобы ее путь не оказался столь же изнурительным, как дорога в Сог. Добравшись до полога, они ускорили шаг. Опираясь на копье, Белланджи легко и проворно, несмотря на поклажу, перепрыгивал с одного апекнота на другой, Найе приходилось не терять бдительности и шустро следовать за ним. Ее опьянял обдувающий кожу ветер и будоражила необходимость поспевать за отцом или хотя бы не отставать от него. Сердце в ровном ускоренном темпе билось в ритме песни Заболоченного леса. Так они с раннего утра и до обеда продвигались на север.
Найя кивком прощалась с каждым апекнотом, мимо которого проходила, до сих пор с трудом веря в то, что к концу дня она наконец-то выйдет из Заболоченного леса, который не покидала с момента рождения.
К ее удивлению, Тавра держала темп. Без тяжести накидки и присасывающейся к обуви трясины серебрянка проворностью не уступала болотным летунам. Найя могла только вообразить, насколько легко Тавра перемещалась бы по открытой местности или даже верхом на длинноногом землеходе. Крылья Тавры оставались плотно прижатыми к спине ровно до нужного момента – и затем сразу пор-р-р-р-рх! Они раскрывались, подхватывали потоки воздуха, и она плавно парила до меткого приземления на другую ветку, после чего продолжала пеший путь.
Когда у края Заболоченного леса деревья стали редки, Тавра сделала особо впечатляющий прыжок, устремившись высоко в воздух и пролетев изрядное расстояние без промежуточной посадки. В полог проникал солнечный свет, лучи играли в крыльях серебрянки, подсвечивая их вспышками и искорками. Найя, надувшись от зависти, так увлеклась зрелищем, что едва поспевала двигаться с нужной скоростью, как вдруг земля внезапно задрожала. От звука раскатистого рева апекноты попытались завернуться в себя: молоденькие деревца, те что пониже, успешно скатались в узловатые кулаки, а взрослые деревья, бронированные затвердевшей веками корой, лишь скрипя и кряхтя, вздрогнули. Найя крепко ухватилась за кору, вонзившись в нее ногтями, и задержала дыхание, понимая, что если сорвется с ветки, то ничто не замедлит ее падения.
