Монах. Когда учишься кататься на велосипеде, у тебя тоже ощущения, что ты делаешь нечто неестественное. Но, если проявить упорство, будет получаться все лучше и доставлять радость. То же самое и с обучением состраданию. В конечном итоге оно станет естественной частью тебя. Кроме того, ты будешь меньше страдать, потому что будешь не так одержим собственными проблемами, а это сделает тебя счастливее. Свои проблемы начнешь воспринимать более отстраненно.
Руби. Аш, если обучиться состраданию принципиально важно, почему мы не рождаемся с этим даром от природы? Почему нам приходится его тренировать и осваивать?
Нейролог. Мы очень даже рождаемся с этим даром. Как только младенец подрастает настолько, чтобы координировать движение рук, он тянется к окружающим, чтобы погладить их или похлопать, если видит, что близкие расстроены. В лабораторных экспериментах маленьким детям показывают кукольные спектакли, где куклы или помогают друг другу, или обижают друг друга. После спектакля даже трехмесячные младенцы выбирают кукол, которые помогали другим, и отказываются играть со «злыми» куклами.
Монах. Так, значит, мы изначально настроены на любовь?
Нейролог. Я бы сказал, это значит, что младенцы способны к простым умозаключениям о плохом и хорошем и у них заложен инстинкт сострадания.
Руби. Я вполне уверена, что, когда была маленькой, так себя не вела. Мне бы понравилась «плохая» кукла. Всегда думала, что сострадание – нечто слащавое и сентиментальное.
Монах. Сострадание – не слащаво и не сентиментально, это на самом деле проявление большой храбрости, потому что тебе приходится посмотреть на самого себя честно. Чтобы сострадать, нужно проявить волю, посмотреть в глаза своей и чужой боли, а не прятать голову в песок, не избегать проблемы.
Руби. Аш, ты врач, скажи, ты вообще тренируешь в себе сострадание и эмпатию? Вас этому учат? Мои врачи относятся ко мне как к куску мяса на конвейере. Особенно гинеколог. У него я ощущаю себя устрицей, которую открывают на столе.
Нейролог. Да, в наши дни тому, чтобы отдельно обучать врачей эмпатии, уделяется особое внимание. Не все так прямолинейно, потому что от врача требуется и сострадательность, и в то же время определенная бесстрастность. Мало кому захочется, чтобы врач вошел в кабинет, палату или операционную и залился рыданиями, знаешь ли. Большинству пациентов хочется, чтобы врач глубоко переживал за них, но при этом во время кризиса был уравновешен и спокоен.
Монах. Именно так, в эмпатии нельзя просто тонуть, нужно сострадательно помогать людям. Противоположность этому – заражение чужими страданиями, о котором я уже говорил. Оно бездеятельно, не созидательно и в конечном итоге приводит к эмоциональному выгоранию, когда утомляешься сострадать.
Руби. Туптен, а как ты помогаешь людям делом? Я не пытаюсь тебя провоцировать, мне просто интересно, как бы ты описал свою работу профессионального Монаха.
Монах. Я стараюсь помочь людям понять их собственное сознание. Для этого я учу их осознанности, потому что в конечном итоге страдание, которое мы испытываем, связано с нашими мыслительными процессами. Поэтому, если мне удается помочь людям разобраться в работе их мозга, я чувствую, что помог им отыскать первопричину страдания – а после этого они уже могут начать преображаться.
Начинается все с тренировки сознания. Я знаю, что мой пример – крайность, но когда я на четыре года ушел в отшельничество, то большая часть моих практик была связана с состраданием – несмотря на то, что я никуда не ходил и не ездил помогать людям, а просто сидел в келье. Однако в отшельничестве тренируешься и вырабатываешь такой настрой сознания, с которым потом пойдешь во внешний мир и начнешь помогать деятельно. То же самое делает любой, кто садится и десять минут медитирует на осознанность. В эти десять минут медитирующий не занимается деятельной помощью людям, но он тренирует области мозга, которые помогут ему затем совершить созидательные поступки и кому-то реально помочь.
Руби. А что конкретно ты предпринимаешь, когда заканчиваешь медитировать и начинаешь помогать людям?
Монах. В основном моя работа – помогать людям разобраться с их сознанием, но еще я участвую в благотворительных проектах, которые обеспечивают пищей голодающих или образованием и медицинским обслуживанием жителей стран Третьего Мира.
Руби. Я и не знала. Думала, ты просто сидишь в келье.
Монах. Еще я искренне верю, что, если учить осознанности детей-школьников, предпринимателей и политиков, то можно изменить будущее мира к лучшему.
Руби. Как быть с тем, кто тебя обидел? Я бы охотно проявила сострадание к матери, но она испортила мне жизнь.
Монах. Вот в этом и суть тренировки сострадания. Именно такое сострадание сложнее освоить, и оно самое важное и благотворное.
Нейролог. Больше всего проявить сострадание нам мешают застарелые обиды и воспоминания. Но не все так плохо: воспоминания меняются каждый раз, как мы воскрешаем их в памяти. Поэтому, если натренироваться на сострадание, то можно целенаправленно изменить свои воспоминания. Более сострадательная мысль в конечном итоге превращается в обновленное воспоминание. Конечно, я знаю это как ученый, теоретически, но мне интересно, получится ли у меня обновить воспоминания об отце, с которым мы всегда плохо ладили?
Руби. Итак, я могу поменять свои воспоминания о матери, Аш – об отце. Туптен, ты перепишешь свои воспоминания?
Монах. Нет смысла создавать совершенно новую историю своей жизни. Невозможно утверждать, будто чего-то не было, если оно было. Но можно постараться добавить этому прошлому событию оттенок сострадания. Сострадание будет накрепко ассоциироваться с эпизодом из прошлого, воспоминание изменит свою окраску и перестанет работать для тебя как спусковой механизм, вызывающий гнев или обиду.
Нейролог. Но стоит ли пытаться выработать у себя обобщенное сострадание как состояние души? Нужно ли мне стремиться простить отца или достаточно только сострадания?
Монах. А в чем разница?
Нейролог. Полагаю, Нейрологически разницы нет. Возможно, вырабатывая сострадательный настрой, я смогу изменить воспоминания об отце, даже если и не прощу его.
Руби. Предположим, я смотрю диснеевский мультфильм «Бэмби», сцену, где мать Бэмби гибнет (я даже говорить о ней не могу без слез и носового платочка!). Если я буду воображать эту сцену и тут же лицо своей матери, я начну любить мать? Или нет? Или начну верещать, когда смотрю «Бэмби»?
Монах. Именно так работает медитация на сострадание. Начинаешь с медитации на что-то легкое, что вызывает у тебя прилив сострадательных чувств, – просто «для разогрева». Например, для начала подумай о ком-то, даже о домашнем питомце, которого любишь, – и у тебя запустится «режим сострадания». Затем вообрази близких, друзей и наконец распространи сострадание на человека, с которым не ладишь, – например, на мать или отца. Это пошаговая тренировка, постепенная.
